Сибирские огни, 1976, №9

столу кулачком.— И давай, дядя, оформ­ ляйся или катай дальше... — Уж больно ты грозен, как я погля­ жу,— рассмеялся парень,— а сам с ноготок... — Идете маляром? Мне лясы точить некогда. — Иду маляром! — махнул он рукой,— Где наш а не пропадала? ...Он вышел на улицу, складывая тре­ петавшую на холодном уральском ветру бумажку, где значилось: Анатолий Ни­ колаевич Поляков принят на стройку Камской гидроэлектростанции. Вот и все: ты — маляр! — разговаривал он сам с собой.— Маляр, а не художник. Конеч­ но, миру нужны и маляры, и трубочис­ ты, но ведь ты решил стать художни­ ком? И что же, не вышло? И опять из-за проклятой контрактуры! Сколько и з-за нее потеряно времени в скитаниях по белу свету? После войны вернулся в родной городок. Люди стуча­ ли молотками на лесах, сколоченных из обгорелых досок, катили тачки с бето­ ном. Он смотрел на них с болью и за­ вистью — да, впервые в жизни — с за­ вистью: он не мог делать того, что так красиво и дружно делали они. Поступил на стекольный заводик. Директор встре­ тил Полякова почти с королевскими почестями: — Вы — художник? Да вы же, доро­ гой, для нас клад! И мы для страны клад, потому что без воды — не туды w. не сюды. Начинаем осваивать важней­ шую мирную продукцию! Страна ждет от тебя подвига, товарищ Поляков! — Помню, важнейшей продукцией,— усмехнулся Толя,— были графины . Ну, те, что ставят на стол президиума. И на­ чал я изобретать рисунки. Директор, человек творческий, все время твердил: «Графинчик должен свер-ркать!» И тре­ бовал «свежий узор» на каждую очеред­ ную партию. Носил я титул «главного художника завода». Звучит? Но пришел день, когда почувствовал я под собой не стульчик, а раскаленную плиту. Нет, рука там работать не мешала, меня хва­ лили. Все хорошо. А хотелось мне сбе­ жать. Очень далеко, на Тихий океан, что ль? За облака? К центру Земли? Не знаю. Только не мог я сидеть на мес­ те. Задыхался. От однообразия. И подал­ ся я на Каму-реченьку. Гляжу вот теперь на ночное Камское море, полное огней и звезд, и каж ется, вижу два неба: одно — над головой, другое — нами рожденное. И — счастлив! А в те годы — строительный ералаш , грохот, взрывы. Но гром был куда милее той «графин- ной» тишины. Не по мне она. Бывал в Хабаровске? Ведь город носит имя прос­ того русского мужика, землепроходца. Вместе с такими же одержимыми от­ крыл для России выход на Тихий океан. Вот это — судьба! Ну да, конечно, не всем удается стать землепроходцами. Но каждый должен оставить людям что- то очень важное. Я же помню стихи твоего Бориса Богаткова: «Мир вокруг не познан и широк...» — правильно! И надо его познавать и по мере сил — украшать. Каждый может делать это в меру своих сил. А талантлив — каждый. Да, да, каждый... Опять подошел к ширбкому окну, за которым плескалась синева, вздохнул: — Эх-ма... весна... — Вздыхаешь? — спросил я.— А мож­ но было не падать? —г А кто бы мне нашел такую точку для съемки? — запальчиво сказал он.— Я же хотел, чтобы тысячи людей почув­ ствовали головокружительность т о й глубины. Это же изумительно: вверху все небо — в фонарях, а там, внизу, как светляки, ползают самосвалы. Симфо­ ния труда!.. Мое железное правило: сни­ мать то, что еще никем не снято. Выби­ рать точку, где еще никто не был. С этого, кстати, я и начал. Еще на Каме. В классные маляры так и не выбился. В первый же день убедился: не смогу, хотя м аляр— тоже хозяин красок. Кра­ шу длинную оградищу, а в памяти: «Стремись, художник, к высшей цели...» И сам над собой посмеиваюсь: «Запечат­ лел ты свои сны вчера — на десятке скамеек, сегодня — на штакетинах». И разве не обидно? Хотел их раскрасить в разные цвета — славный бы получился заборчик. Нет, прораб Иван Егорыч во­ пит: «Пер-ределать! Не закрою нар-ряд. Начальство велело: всё — однова цвету». Мы оба рассмеялись. — Но вообще-то,— прищурился он,— жизнь была вполне приятная. Малярам хорошо платили. А душа все время ны ­ ла. Пошел я на лесоперевалку. Мастером. — Зачем? — Все за тем же. Сражался с самим собой, искал место в жизни. Это же очень важно: найти именно свое место. Ведь каждый шаг был маленьким сра­ жением с самим собой. А там, на пере­ валке, я забывался: множество народу, крики, шум, рев дизелей. Сколько ярчай­ ших красок, сколько характеров! Люди захвачены работой: сосредоточенные лица, прикушенные в азарте губы, на­ пряженные глаза. Одни высвечены мол­ ниями электросварки, другие — лучом солнца, там человек стоит не под бере­ зой, а под дождем желтых листьев. На реке пыхтит, таща плот, чумазый катеришка, где на мостике — этакий важный капитан. Речной волк с трубкой в зубах. Тысячи сюжетов! Посмотрев мне в глаза, он тихо рас­ смеялся. — Только я — как колобок из сказки. Помнишь? И с перевалки ушел... — Раньше, между прочим, таких субъектов звали «летунами». — Не всех, не всех. Прочел на днях «Дневник жизни» Валентины Терешко­ вой. Там эпиграфом — горьковские сло­ ва. О том, что нужно жить всегда влюб­ ленным во что-нибудь тебе недоступное: если человек все время тянется вверх, он становится выше ростом. Так что и летуны бывают, того... разные. Опять