Сибирские огни, 1976, №9

I Я смотрела на него, смотрела на Дидье, который опустил глаза, без сомнения смущенный тем, что коснулся этой темы, и занервничала. Как тогда в «Пон-Руаль», я видела в Луи врага, судью, пуританина. Я больше не видела в нем моего дорргого возлюбленного. — Я уже три месяца это делаю,— ответила я.—Может быть, мне недостает опыта, но этим я зарабатываю на жизнь, и, кроме того, мне это нравится. Мне неважно, кто мне платит. Дкжре или Юлиус. — А мне важно,— заявил Луи. Он поднял новый камушек. Лицо его стало жестким. У меня вдруг возникло дурацкое предчувствие, что он бросит мне его в лицо. — Все думают, что я любовница Юлиуса,— сказала я.— Во вся­ ком случае, все думают, что он меня содержит. — Это тоже должно измениться,— иеребил Луи,— и очень скоро. , Что, в конце концов, он хочет изменить? Париж — нечистый город. А уж в этой среде живут одними уловками и видимостью. Но я при­ надлежу Луи, ему одному, и он это знает. Он хочет, чтобы я не восхи­ щалась никем, кроме него? Он хочет, чтобы я отказалась от своих оди­ ноких прогулок по музеям, выставкам, улицам? Он не может понять, что какие-то голубые тона на полотне, какие-то формы умиляют меня больше, чем новорожденный теленок? Точно так же, как я ощущала в себе больше жизни, больше правды под его взглядом, я видела природу ярче и полнее через взгляд художника. Что же, я вырожденка, синий чулок, у меня особые претензии? Во всяком случае, с меня довольно. Мне уже не восемнадцать лет, и я не ищу Пигмалиона, даже в образе ветеринара. Я пережевывала эти дурные мысли, глядя на дорогу и не видя ее, когда Луи положил свою руку на мою. — Не нервничай,— сказал он.— Всему свое время. Потом он улыбнулся мне, и я улыбнулась ему, в эту минуту покляв­ шись навсегда остаться с ним и посвятить себя исключительно заботам о крупном рогатом скоте. Видимо, перемена моих взглядов была ощу­ тимой, ибо Дидье, до сих пор не раскрывший рта, вдруг вздохнул возле меня и опять засвистел «Жизнь в розовом». Вечером, ночью, если у нас останется время, если наши тела, в их заботе о наслаждении и страхе разъединения, оставят его нам, мы все это обсудим. Но уже вероломно и сладострастно знала я, что ни один из нас не позволит ничему про­ скользнуть между нами и что единственные слова, которые мы скажем друг другу, будут слова любви. — Я не могу ехать в Лондон,— говорила я.— Завтра я не могу ехать. — П о с л у ш а й т е ,— возразил Юлиус,— в пятницу, субботу и поне­ дельник распродажа у Сотби. И раз Дкжре настаивает, чтобы вы ехали...Мы сидели на террасе у «Александра». К нам только что присоеди­ нилась Ирен Дебу. „ , — Вы не любите Лондон?— спросила она. Прекрасный город. А распродажи у Сотби бывают грандиозны. Если боитесь заскучать там, возьмите с собой Дидье. Я настаивала на своем. Завтра приезжает Луи, и я не думала, что он обрадуется, узнав, что нужно ехать в^Лондон: вот уже пять вечеров подряд мы говорили по телефону о нашей квартире на улице Бургонь как мы разобьем там, наконец, бивуак на целых два дня и будем в icm - ноте слушать пластинки. Он не хотел ни самолетов, ни гостиниц, ни картин. Он хотел только меня. — Не понимаю вас,— произнесла Ирен Дебу. — Вот именно,— ответила я быстро.