Сибирские огни, 1976, №7

жавы любят Пушкина, а не «себя в Пуш­ кине». Между ними и самойловским фотографом — даже не барьер, а глубочайшая пропасть. Тогда как между героем Самойлова и теми авторами, о которых здесь шла речь, лич­ но я особой разницы ,не вижу. Разве толь­ ко в подручных средствах, которыми они пользуются, запечатлевая себя на фоне Пушкина: этот — «посредством линз и не­ гатива», те — еловом. Но что до средств, то герой Самойлова, по сравнению с нашими авторами, наверное, покажется большим умельцем: ведь он сделал множество сним­ ков, стало быть, освоил технику, тогда как большинство из них чувствуют себя в об­ ращении со словом не очень твердо. Главное, что полностью совпадает цель, которую все они преследуют, обращаясь к классике: «На фоне Пушкина— себя!». Когда-то булгаковский Рюхин, виршеплет- неудачник, из «Мастера и Маргариты» искренне недоумевал: за что Пушкину по­ ставили памятник? «Что он сделал? Я не постигаю... Что-нибудь особенное есть в этих славах: «Буря мглою...»? Не по­ нимаю!..» „. Наши стихотворцы, как мы уже убеди­ лись, тоже не слишком хорошо понимают пушкинские стихи. И это обстоятельство то­ же не мешает им поглядывать на пушкин­ ский памятник. Собственно, если говорить начистоту, они запечатлевают себя не столько на фоне Пушкина, сколько на фоне его признанного величия, действуют с расчетом на то, что для нас уже одно пушкинское имя обая­ тельно, самоутверждаются за счет нашей к Пушкину любви. Я не настаиваю на том, что каждый из них подходил к Пушкину или к другому классику непременно с таким намерением. Но вышло у каждого именно это. Воз­ можно, что и вопреки первоначальному замыслу. Уж на что благой замысел был у ленин­ градца Льва Куклина — ему захотелось по­ сетовать на нерадостный свой тридцатисе­ милетний юбилей. Тридцать семь—-прожи­ то не так уж мало, а что .нажито? Стихи? А что стихи, когда нет признания, когда до сих нор и самому неясно: состоялся ли ты как поэт или не состоялся? Деньги? Но что — деньги? Разве могут они согреть душу? Что ж, как говорится, бог в помощь. Тут бы и сесть Куклину к столу и попытаться зафиксировать а стихах это чувство. Но нет. Он вспомнил еще, что как раз в трид­ цать семь погиб на дуэли Пушкин. И вот — написал: Я на дуэлях не стреляю: Я не какой-то дуралей... Мне — тридцать семь. И я справляю Свой незам етны й юбилей. Не смущ ена некруглой датой. Печет пирог моя ж ена, И, к ак м едаль лауреата. Л уна мне издали видна... Не огорчит чрезмерной славой Годов оставленная сень. А ты — ровесник мой кудрявый — Иначе встретил тридцать семь... 12. Сибирские огни № 7. Очевидно, чтобы спасти положение, Кук- лин назвал это «Шутливыми стихами са­ мому себе в день рождения». Но не спасает ни такое название, ни такая — действитель­ но искренняя, вырвавшаяся из сердца ав­ тора,— горькая концовка: Ну что мы в ж изни накопили? Кто нас любил? Кто невзлюбил? Что Пушкин... Пушкина убили. А я вот — «Москвича» купил... Все это не спасает, потому что вначале автор говорил о дуэли, о трагедии, то есть сам настраивался и нас настраивал .на со­ переживание Пушкину, тратичеекой его судьбе. А вместо этого вдруг занялся при­ кидыванием: он вон чего достиг, а я — чего? У меня— .ни лауреатской медали, ни чрез­ мерной сланы... И благой замысел погиб. Стихи — тоже. Они оказались даже технически .несостоя­ тельными. Куклину — человеку, несравнимо более мастеровитому, чем многие названные здесь авторы, в данном случае отказало про­ стейшее умение найти соответствующее мы­ сли слово. И появилось в стихах неуклю­ жее, поскольку оно неизбежно .накладыва­ ется на Пушкина,— «дуралей», или вообще бог знает что — «я на дуэлях не с т ре - л я ю»! Наверняка Куклин хотел оказать: «не с т р е л я ю с ь » , а не то, что он, де­ скать, обычно на дуэли не отвечает выст­ релом ,на .выстрел или что он лично пред­ почитает драться на шпагах! Помните сказку о жестокой кррсавице, которая ласково встречала очередного крас­ на молодца, в дом приводила, --кормила, поила и спать укладывала? Помните, что там было дальше? Раздевался добрый мо­ лодец, с вожделением поглядывая на кра­ савицу, бухался в сладком предвкушении на кровать и... Кровать переворачивалась, а наш герой летел в мрачное, сырое подзе­ мелье... Вот и здесь. Соблазнились авторы слад­ кой возможностью самоутвердиться за счет гения или даже — чем черт не шутит!—- сравняться с ним. И провалились на глазах у читателей! «Во мне, а не в писаниях Монтеня...» Согласитесь, что, начитавшись таких сти­ хов, поневоле присоединишься к тем участ­ никам дискуссии о «биографическом жанре в «Литературной газете», которые скепти­ чески оценили возможности художественной литературы о классиках. Но именно — по­ неволе. По доброй цоле присоединяться не хочется. Не хочется потому, вонпервых, что законы литературы можно (вывести только из под­ линных художественных ценностей, а не из тех, что мы с .вами рассмотрели, ибо они хотя и участвуют в нынешнем стихотворче­ ском процессе, «но, как вы сами понимаете, находятся вне поэзии.