Сибирские огни, 1976, №7

«Эх, да что там умничать сейчас!» Но где оно, такое свидетельство? В есе­ нинских стихах его нет. В литературе о Есе­ нине — тоже. Больше того — его нет и в стихотворении Асадова! На этом можно было бы закончить наш разговор, если бы на этом заканчивалось стихотворение Асадова. Но оно на этом не кончается. В нем — еще несколько строк: Ночь нарядно звездами расцвечена. Ровно дышит спящий Ереван... Возле глаз собрав морщинки-трещины, Смотрит в синий м рак седая ж енщ ина — Шаганэ Нерсесовна Тальян. Вот такой конец. И значит, начав с раз­ говора о литературном персонаже, о есенин­ ской Шага.нэ, Асадов свернул к ее прото­ типу... В свое время с легкой (если в данном случае уместен этот эпитет) руки профессо­ ра П. Е. Щеголева пошли гулять по рабо­ там пушкинистов, по стихам и прозе всяко­ го рода обвинения против жены Пушкина. В каких только смертных грехах не улича­ ли тогда Наталью Николаевну поэты, про­ заики, литературоведы! «Бедный Пушкин! — иронически писал Борис Пастернак.— Ему следовало женить­ ся на Щеголеве и позднейшем пушкинове­ дении, и все было бы в порядке». Я нисколько не сомневаюсь, что v тех, кто чернил и чернит жену Пушкина,— са­ мые добрые намерения. Они делали и дела­ ют это из любви к Пушкину, оскорбленные за него. Но зададим себе простой вопрос: что толкнуло Пушкина к барьеру? Ответ известен — Пушкин вышел на дуэль, чтобы защитить честь жены, а значит, и свою честь: ведь оба эти понятия для него были синонимами. Так по какую сторону барьера окажутся те, кто и в наше время порочит Наталью Николаевну? Конечно, Щеголев был человеком очень образованным, у него — несомненные за­ слуги перед пушкиноведением. Но в исто­ рии с Натальей Николаевной ему не хва­ тило не только такта — это само собой,— не хватило духовных сил подняться к Пуш­ кину, взглянуть на ситуацию пушкинскими глазами. И вот — результат: тот Пушкин, который получился у Щеголева и его после­ дователей и который никакого отношения не имеет к реальному Пушкину, действи­ тельно — отдадим должное иронической проницательности Пастернака — вполне мог бы «жениться на Щеголеве», ибо между ними, несомненно, возникло духовное родство. То есть, Щеголев сделал то, что было так невыносимо противно .Пушкину, который писал по схожему поводу: «Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высо­ кого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. О н мал, к а к мы, он м е р з о к , к а к м ы!» Я сказал, что повод был схожий, хотя и не совсем тот же. Я пишу сейчас о таком явлении, когда .никто не рискнет сказать: «Он мал, как мы», наоборот — «высок, как мы, благороден, как мы!» Но, в сущности, между тем и этим не такая уж большая разница. «Как мы!» — вот что здесь главное. Поэ­ тому Иван Савельев приписывает Пушкину собственные нелепости, а Эдуард Асадов мучает Есенина, что тому надо «вскипеть бы яростно и лихо». «Мне с Пушкиным — в одном ряду», — с .простодушной откровенностью выразил этот общий пафос Алексей Марков. Конечно, все это сильно напоминает из­ вестное классическое: «С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну что, брат Пушкин?» — «Да так, брат,— отвечает бывало,— так как-то все...» Я выписал сейчас цитату, которая не про­ сто — у всех на слуху: во всей русской ли­ тературе вряд ли найдутся более известные, чем эти, слова. Тем более интересно вчи­ таться в них, вслушаться в то, что сообща­ ет Хлестаков о Пушкине, хвастая своим знакомством с ним. Вернее, .в то, что по Хлестакову сообщил ему о себе Пушкин. «Так как-то все...» — то есть, ровным счетом ничего не сообщил. Или лучше ска­ зать так: сообщил ровно столько, сколько знает о нем Хлестаков. Ничего Хлестаков о нем не знает, кроме того, что Пушкин — фигура, знакомством с которой лестно по­ хвастать. Он и хвастает, не замечая, как раскрывается в пылу своего вдохновенного вранья. Итак, «с Пушкиным на дружеской ноге». Вспомним Самченко, который едет по стра­ не и с каждого места своего следования ли­ кующе сообщает Пушкину: «Очаровало мой язык твое: и друг степей калмык». Я говорил уже о безграмотности этих строк. Сейчас меня занимает другое, то, как ведет себя здесь Самченко? Так же, как герой одного анекдота, кото­ рый, взглянув на леонардовскую Мону Ли­ зу, сказал: «Она мне не нравится». — Молодой человек,— возразили ему,— эта дама сама имеет право выбирать, кому она должна понравиться. Что касается Самченко, то он-то вроде ни на что не замахивается. Ему-то нравится пушкинская строчка. Но в том-то и дело, что Пушкин имеет право выбирать тех, ко­ му он нравится. Больше того — он всем нравится. Почему он тебе нравится — вот что интересно. Почему понравилась Самченко пушкин­ ская строчка? Не объяснив этого, он и упо­ добился герою анекдота: ведь тот, так сказать, выражал свое личное неодобрение Леонардо да Винчи, и, значит, получалось, что великий художник должен был бы огор­ читься из-за этого. А Пушкин, судя по всему, должен обра­ доваться: его строчка понравилась Сам­ ченко, который выразил великому поэту свое одобрение, одарил собственным оба­ янием! Другой автор придумал для великого дополнительные героические подробности. Так сказать, вошел в положение классика. Обогатил его биографию. Исправил неспра­ ведливость истории. Так поступил в своем стихотворении о Пушкине Сергей Панюшкин: