Сибирские огни, 1976, №6

— И тару вот для этого.— Гузов выставил на стол бутылку белого портвейна.— Мимо магазина шел, дай, думаю, возьму. Веселее будет беседу вести. — И рюмки,— сказал Ефимыч внучке вслед.— Хотя, я сам .— Он су- > нул гостю в руки толстый альбом в синей бархатной обложке.— Займись пока. Может, что заинтересует. Это был обычный семейный альбом, разбухший от врезанных в его листы фотокарточек. На первой его странице во весь лист — снимок че­ ловека в военной форме. Гузов мог бы принять этого человека за Ефи- мыча, если бы не форма унтер-офицера царской армии. А т ак — выли­ тый Ефимыч. Угловатое лицо и светлуе, жизнелюбивые и какие-то от­ чаянно-бесстрашные глаза. Все — такое же. Но все же это не Ефимыч. Выражение лица не то, в нем есть что-то от далеких-далеких времен. Кто бы это мог быть? Его отец? Слишком молод. — Д ед .— Ефимыч поставил на стол рюмки и тарелочки с холодной закуской .— И ван Шпитальный. Ему тут двадцать семь. К ак раз за два года до смерти. Его застрелил один поручик за то, что дед не захотел вести солдат против демонстрантов. Это было в 1905-м — еще в первую русскую революцию. Поручик в упор выстрелил. Метров с двух. — Вы с ним — как две капли воды. — А мы все друг на дружку похожи. Все Шпитальные. Корень-то — один. Гузов не подозревал даж е, насколько это верно. Но стоило перевер­ нуть несколько листов со снимками, как он опять увидел то же самое лицо. Слегка усталое и более суровое, оно все так же было угловато, и все так ж е светло и отчаянно-бесстрашно смотрели глаза. Одет человек был в простой пидж ак с темной косовороткой. — Отец. Кадровый рабочий. Он был заводилой во всех стачках на одной из ф абрик Морозова. Зимний брал и, как. мать рассказывала, Ленина видел. А потом, в голодуху, уехал в Сибирь и тут вместе с дру­ гими устанавливал Советскую власть. В него тоже стреляли. Но уже не в упор, а из-за угла и не из револьвера, а из обреза. Не попали. От тифа умер. Ефимыч поднял рюмку: — Ну, спасибо, что забеж ал . Рюмки коротко звякнули. Гузов опорожнил свою и подержал в ру­ ке. Не рюмка д аж е, а небольшой хрустальный стаканчик, непривычно тяж елый для руки. Лучи света, ломаясь в извилинах^ рисунка на нем, д а ­ вали чистые, родниково-прозрачные отсветы. — Хорошо живешь, Ефимыч. — А то что ж . Не век же нам жить на скорую руку. А я, знаешь, люблю красивые вещи. И вообще вещи. Уважаю их. Красивыми могут быть, на мой взгляд , не только женщины, березы или, скажем , стихи, а и самые обычные вещи. Иной раз возьму в руки что-нибудь самое про­ стое, тот же шариковый карандаш или даж е иголку с ниткой, и диву даюсь: чудо. И — красиво. Тут тебе и пластмассы, и металлы, и вязкое вещество — паста. Ее химический состав и не знаешь даж е. А шарик на кончике карандаш а? Его и взглядом-то едва ухватишь, а он подогнан к своему месту так, что паста выходит ровной, как волосок, дорожкой. Или иголка с ниткой. Нитка, чтобы стать ниткой, она была и растением, и солнцем, и воздухом. И мы, люди, этой ниткой связаны друг с друж ­ кой. Вот что особенно ценно.— Он поднял стакан. Ну, еще, что ли, по одной? Гузов и не предполагал, что Ефимыч, обычно сдержанный, может говорить т ак долго и взволнованно. — А я, Ефимыч, знаешь зачем к тебе? Дело есть. 2. Сибирские огни № 6.