Сибирские огни, 1976, №5

Затем выудил у Хохрякова, что тот действительно болен, и стал подби­ вать на операцию («Да что вы, Марк Игнатьевич, наш молодой доктор щелкает эти штуки как орешки — вы поговорите с нею!»). И Хохряков, морщась и хмурясь, все чаще поглядывал на Лиду вопрошающе. В Иришку же словно вошел покой. С ощущением его она ходила по берегу, по сопке, слушала мужчин, обедала. И эта тихость ее, ясность голубых глаз, какими смотрела на всех, тоже беспокоили Азарова. Он нервничал, она же ничего не замечала. После обеда Лида забралась в палатку. Несмотря на крепко на- стоенный дух разогретой резины, не хотелось двигаться, выходить, так и лежала в полудреме. Она слышала, как Иришка позвала Азарова, как он что-то до гова ­ ривал мужчинам, потом отвечал ей, потом, видимо, пошел за нею, так как негромкий Иришкин смех, вперемешку со словами, двигался все бли­ же. Вдруг голос ее раздался совсем рядом с Лидиной головой, значит — за палаткой, приглушенный, нежный и дрожащий: — Подожди, иди сюда, ну их, надоели мне, поцелуй меня, поцелуй... Некоторое время ничего не было слышно, и Лида боялась пошеве­ литься. Иришка что-то еще сказала — не разобрать. А потом четко, размеренно, будто взвешивая каждое слово, загово ­ рил Радий: — Только вот что я должен тебе сказать: двойную жизнь я вести не стану, нет... Я не стану жить двойной жизнью! Поняла? «Господи, ну мог же он сказать ей это по-английски...» — почему-то подумала Лида. — Ну что ж, и не живи. Разве я что-нибудь говорю, настаиваю? Не живи! — бодро, слишком даже бодро и живо отозвалась Иришка и жи ­ вость эта пронзила Лиду. Вот, звучало за палаткой,— мне больше ничего не надо, вот. Мне прекрасно! Мне ужа сно как хорошо...— Иришка уже уговаривала себя, Лида слышала, как уговаривала!.. Она долго лежала ничком, не представляя, как взглянет на Иришку, тднако Иришка вошла как ни в чем не бывало и стала собирать вещи толкуя, что отсырели, пропахли морем. А садясь на машину, говорила и смеялась со всеми, лихо посматри­ вая из-под челки, но и голос, и смех, и движения были деревянными Лида не могла разговаривать. Грубые, жестокие слова готовы были сорваться с языка при взгляде на Азарова. В нем уже не замечалось никакой неловкости, наоборот — и лицо и голос были тверды, как у человека, пришедшего к ясному решению’ лаза узились в спокойной, даже ласковой улыбке, когда смотрел на Иришку, а в первом же селе выпросил у почтальона свежую газету и углубился в политические новости. «Нет, какая скотина, а?» — то и дело проносилось в голове Лиды Она тут же понижала, что ругает з р я , - е с л и нет большого чувства если это увлечение, ослепление и он понимает это — из-за чего же ругать^ А если наступает «на горло собственной песне» — то делает честно' Не юлит, не гадит тихонько, а прямо и честно сказал. И что же Ипишкя? Девочка она, что ли? н В ту же минуту Лида поймала тупое, бессмысленное выражение на лице Иришки, глядевшей из-под пушистой челки как-то боком — не луч ­ ше того журавленка. И опять ударило в сердце: «Вот гад, а?» И опять понимала, что это глупость, и начинала думать, насколько разные инсти­ туты — мужчина и женщина! Полулежа на дне кузова на брезенте, она смотрела в темное небо утыканное звездами, размытое белесыми млечными дорогами. Звезды то