Сибирские огни, 1976, №5
мала кружку, в, которую и ей плеснули водки, и, раскрасневшись, обра щалась к Хохрякову: — Фер лямур! Он канал круглой, как шар, головой: — Здесь, Ирина Батьковна, не кабачок, здесь чистое небо, чистый воздух, и все должно быть высоко и чисто,— и кидал исподлобья раз драженный взгляд опять на Лиду'. — Так я за чистую, Марк Игнатьевич, за высокую! — и она переги балась, глядя на Азарова, стоявшего сзади, смеялась нежно, и в глазах ее, так сильно сдвинутых к краям лица, поблескивали два ко стерка,— Марк Игнатьевич, хотите анекдот: англичанин, француз и не мец явились в игорный дом... — Пожалуйста без намеков, терпеть не могу, когда немцев пред ставляют тупыми. — Ну что вы, Марк Игнатьевич, какие намеки,— искренне огорчи лась Иришка. Но через минуту снова кричала «фер лямур»,— видно, то, что би лось внутри, было сильнее нее, просило выхода, и тут, у костра и тихой большой воды, ей хотелось вытворять невероятное, какое не позволила бы себе в другом месте. Или ее отпустило то, что давило дома? — Вы послушайте, что произошло у меня на занятиях,— призывала она.— Разбираем стилистику Диккенса. Помните, в «Больших ожида ниях» бывший каторжник приходит к Пипу и открывает ему, что удача тому в жизни далась не просто, что это он, бывший каторжник, устроил счастье Пипа. И богатство, и благополучие, и все. Естественно, я начала объяснять, что Диккенс хотел возвысить человека, даже падшего, найти в нем доброе, благородное. И тут встает студентик, так себе студентик, и говорит: «Простите, а ежели он такой благородный, так для чего же явился и рассказал? Чтобы покрасоваться? Иль из тщеславия? То есть ублаготворил в первую очередь себя?». И вы понимаете, я ничего не мог ла ему ответить, вернее, я согласилась, что можно, вероятно, и так рас ценить. — Ну и два с мин-усом вам. Сели в лужу со своей демократич ностью,— усмехнулся лениво Хохряков.— Так они скоро диктовать вам начнут. А надо было осадить студентика, внушить ему вашу точку зрения. И тут Лида вдруг выступила, спросив, а помнят ли они Нехлюдова, его помощь Катюше Масловой, его так называемую любовь и прочее? — А верно,— восхитился Азаров,— все верно! Может, и со стари ком Диккенсом пора разобраться и кое-что пересмотреть? — Старик Диккенс при всем его реализме остается сентименталь ным стариком, и тем нам дорог,— стоял на своем Хохряков, и Лида с не удовольствием подумала, что он, наверное, прав. _ д а Не тем, не тем он нам дорог! — так и взвился Азаров,— И, во обще, это не русский взгляд на вещи — розовые сопли. Русскому челове ку подай такого, как Старик у Горького — пришел, наследил, добивался правды, заставил человека застрелиться и сам едва не подох вот эго уже по жизни! И Лида опять подумала про Азарова, что он молодец. Но Хохряков рассердился, затрясся, стал обвинять его в игре в де мократичность, в попустительстве: пропускают студенты занятия, а он сквозь пальцы смотрит — во имя чего, спрашивается? Разваливает дис циплину, которая должна быть железной. Азаров вскочил и начал ходить вокруг костра и говорить с выраже нием, что подавать рапорты проректору или в партком на студентов значит расписываться в собственном бессилии. — Значит, ему ваши лекции неинтересны! — рубил он. А если про- s. Сибирские огни № 5.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2