Сибирские огни, 1976, №5

вспоминает слова Б. Пастернака, сказавше­ го о женщине, потерявшей сына: «Лишь бы имеете с горем не пришло к ней ожесточе­ ние». И мы видим: нет, не приходит. Люди порой легкомысленны в своих де­ лах, даж е в своей любви, но всегда серьез­ ны в горе. Поэтому участие в поисках, как прикосновение к сокровенному, помогло многим и многим. Примечательно: люди вы­ ходили искать родственников других людей —• находили самих себя; чувствовали вдруг бесцельность и ложь своего существования, признавались: «Человек я по природе не­ важный»; решали начать сначала... Как видим, книга А. Барто дает повод для многих раздумий. Раздумий зачастую нравственных — даж е тогда, когда речь идет о вопросах сугубо писательских: на­ пример, о позволительных граиицах прямо­ го, активного вторжения литератора в жизнь своих современников. Да, мы помним немало произведений, где автор становился непосредственным действующим лицом. Но все же такое «вторжение» зачастую было для писателя не целью, а средством: к нему прибегали, чтобы полнее и как бы изнутри рассказать о бытии героев, вскрыть, наме­ тить проблему, но отнюдь не разрешить. В данном случае жизнь не становится для автора прежде всего материалом к книге. Хотя как много можно было бы извлечь из этих поисков писателю! Сколько сюже­ тов было рассыпано вокруг? А. Барто хо­ рошо видит, перечисляет и даже коротко очерчивает их — сюжеты психологические и детективные, драматические и мелодрама­ тические, для короткой новеллы, для рома­ на, для юношеской повести... А. Барто за ­ черкнула для себя эти сюжеты, точнее, выбрала один, самый трудный: не просто жить жизнью своих героев, но менять ее, творить сюжет новый. И когда в стремительных буднях поисков действительно родилась книга, мы убеди­ лись, что этот сюжет — поистине захваты­ вающий, связывающий воедино и туго не­ торопливые страницы повествования. Здесь сошлись вместе обычные людские письма, сохранившие в произведении А. Барто свою орфографию и стиль, отрывки из радиопе­ редач «Найти человека», немногословные авторские отступления... Сюжет продикто­ вала неразгадываемая заранее и всегда не­ предвиденная диалектика бытия: неожидан­ ные повороты в розыске, внезапный юмор положений, случайности, которые приводи­ ли к цели, и закономерности, ни о чем не говорящие. И эта безыскусная вязь дала высший результат, какой только может воз­ никнуть в произведении искусства: отра­ женная непридуманно и честно трудная кар­ тина жизни открывается перед нами — десятки, а может быть, сотни человеческих судеб, похожих глубиною своей боли, не­ повторимых ее единственностью. Кстати, мы наблюдаем это уже не впер­ вые за последние годы. Нельзя не отметить убедительности воздействия документа на умы и чувства людей во многих явлениях искусства. Об этом много и полемично го­ ворят критики. Здесь нет возможности при­ водить примеры из области театра и кино, в литературе яркий пример — «Найти чело­ века» А. Барто. Здесь документ трансфор­ мируется, приобретая характер обобщения и изменяя свою внутреннюю функцию: он выполняет теперь иную роль — конкретного и оттого еще более эмоционально сильного художественного (например, в книгах о войне), где все чаще неразрывно сплетены исторический факт и творческий вымысел, но и в вещах сугубо документальных он, документ, обретает как бы новое эстетиче­ ское качество. Все же и среди этих произведений книга' A. Барто особенна. И не только активной ролью писателя в развитии действия. На документальной основе она раскрывает в неожиданном и ярком преломлении старую, как мир, тему — «человек и война». Конеч­ но, сама идея розыска в связи с войной отнюдь не нова (вспомним хотя бы книги С. С. Смирнова), но Агния Барто ищет не героев, а простых людей, в самом деле ни­ чем не выдающихся, кроме того, что они — люди... Живут возле нас, запрятав далеко- свою боль. Рядом с книгой А. Барто можно в этом смысле поставить лишь другой интересный, потрясающий и трагический документ — произведение А. Адамовича, Я. Брыля, B. Колесника «Я из огненной деревни». Че­ тыре года три писателя ездили с магнито­ фоном по белорусским деревням, что были- во время войны сожжены гитлеровцами вместе с жителями. В книге «Я из огненной: деревни» дословно приводятся рассказы тех, кто чудом остался жить, кто букваль­ но восстал из пепла. И в той, и в другой книге проявилась: немаловажная черта времени, внимательно-, го к существованию одной, отдельной, лич­ ности, проявилась мудрая, полная истин-", ного гуманизма закономерность: всенарод­ ным горем была война — так же всенарод­ но должны разыскиваться сейчас ее жерт-i вы... И никто, поистине никто не должен быть забыт. Если говорить об А. Барто, то она привлекла к этой теме внимание обще­ ственности. Тревожные рубрики «Может быть, кто-нибудь что-нибудь знает...» поя­ вились в «Литературной России», во мно­ гих областных газетах. И еще одна особенность у этой прозаиче­ ской книги поэта. Простой и ясный язык делает суровую правду повести ближе чи­ тателю. Нет здесь восклицательных знаков и внешних эмоций, которых, кажется, «требует» сам материал. Нет здесь и сенти­ ментальности. Конечно же, нет: слишком уважает автор горе и скорбь людей, о кото­ рых пишет. Коротко, почти пунктирно, рас­ сказывает она о встречах нашедших друг друга родных, подробно — о самих розыс­ ках. Ведь и пафос повести А. Барто в вы­ соте ее дальних целей: во-первых, это продолжение поиска, потому что, прочитав книгу, многие включаются в него. И во-вто­ рых, это обычная задача писателя — про­ буждать в людях сочувствие к чужой беде и желание делать добро. ...О ней уже писали, об этой книге. Снова «взяться за перо» заставили небольшие по­ правки, появляющиеся от одного издания