Сибирские огни, 1976, №5

Геннадий Падерин. На лезвии риска. Но­ восибирск, Зап-Сиб. кн. изд., 1974. Ташта- гольекая история. М., «Сов. Россия», 1974. . Геннадий Падерин пишет о необыкновен­ ном. Парадокс, однако, в том, что одновре­ менно раскрываются напряженные будни интеллекта, неустанно и безостановочно производящего новые человеческие ценно­ сти. Потому-то журналистская, писатель­ ская судьба так часто приводит этого авто­ ра в кабинеты ученых. Творческой манере его противопоказано укрытие авторского «я» в отвлеченных и безликих описаниях. Штрихами набрасы­ вается технология создания произведения, очерк возникает как бы на глазах читающе­ го. Это неспроста, конечно: литератору, очень важно обосновать право на вторже­ ние в жизнь героев. За спиной Г. Падерина всегда угадывается нетерпеливый, жажду­ щий новостей с переднего края борьбы чи­ татель. Негоже' обманывать такие ожи­ дания! Читаем в «Таштагольской истории»: «Це­ лью визита была встреча с профессором Дубининым, который, как, мне стало изве­ стно, поднял «восстание» против открытого способа добычи полезных ископаемых. Ме­ ня интересовало, что послужило поводом для «восстания», каковы силы «восстав­ ших», насколько прочны их позиции. И по­ том: восстание — восстанием, а что взамен?» Встреча состоялась, но, как часто бывает, явилась лишь первоначальным толчком дальнейших открытий. «Стало ясно-понятно: мне предуготовано двинуться по этому сле­ ду, уходившему за дальние леса, за высо­ кие горы, не на юг, не на восток, а как раз посерединке между ними...». Бесспорно, писатель-документалист испы­ тывает неимоверное давление жизненного материала: жанр очерка в этом отношении уникален. Художественная правда здесь должна детально соответствовать конкрет­ ному образу наблюдаемой реальности, воль­ ное обращение с фактами равнозначно твор­ ческой ошибке, а требования к обрисовке характеров тем более высоки, что в распо­ ряжении автора, как правило, сравнительно небольшая, но чрезвычайно насыщенная площадь действия. От литератора, таким об­ разом, требуются концептуальная широта взгляда, значительность критериев при вы­ боре, предмета исследования. Краткая арьергардная заметка к сборни­ ку «На лезвии риска» озаглавлена «Когда не спрятаться за дубль». Верно—-очерк пи­ шется сразу и набело. Наивно предполагать возможность исправления или улучшении когда-нибудь через годы произведения, соз­ данного в разгар событий или по их горя­ чим следам. Документальная проза ценится ведь не только за то, что вбирает чьи-то дневники и письма, она и с ам а— документ эпохи, и читателем, современным и буду­ щим, воспринимается прежде всего как та­ ковой. Рассуждениям о закономерностях избран­ ного. жанра в значительной степени посвя­ щено и эссе о Савве Кожевникове «Собирая с фактов плоды». Г. Падерин приводит, в частности, следующее высказывание извест­ ного очеркиста: «Как и в романе и в рас­ сказе — в очерке должны быть художест­ венное обобщение, типизация. Очеркист при­ ходит к этой типизации по-своему. Рома­ нист изучает двадцать явлений, в которых лишь в небольшой мере выступают типиче­ ские, характерные свойства, и затем создает образ, в котором эти типические свойства выделены, усилены. Очеркист же должен в самой жизни найти такое явление, которое в той или иной мере само по себе было бы уже типичным и показать его во всей жиз­ ненной яркости. Романист «делает» мастера высоких урожаев из десяти мастеров, очер­ кист должен найти такого, который типи­ чен для десяти...» Кстати говоря, именно в повествовании о Савве Елизаровиче Кожевникове очер­ кист дает этой точной формулировке до­ стойное художественное развитие. Масштаб­ ность героя не вызывает сомнений. Вместе с тем, читая о нем у Г. Падерина, мы воо­ чию убеждаемся— то был подлинный пред­ ставитель блистательной когорты советских литераторов первых послереволюционных десятилетий. Разнопланово и многомерно ведется рассказ — на считанных страницах находится место и литературоведческим изысканиям, с включением характеристик, данных покойному писателю собратьями по литературному цеху, и собственным воспо­ минаниям о встречах с С. Е. Кожевнико­ вым. размышлениям о нем, и вставным био­ графическим новеллам. Поскольку вешь на­ писана от первого лица, а компоновка фраг­ ментов проведена умело и со вкусом, рабо­ та воспринимается как единое целое. Совершенству формы Г. Падерин уделяет большое внимание. Поэтому тщательность стилистической отделки у него не переходит в нарочитость. Некоторые издержки терпит писатель, по собственному его признанию, добиваясь занимательности звучания своих произведений. К счастью, такие огрехи бук­ вально единичны. Герой Г. Падерина — широко, крупно ра­ ботающий деятель. Личность — в глубоком и полном значении этого слова. Очерки, по сути,, представляют собой развернутые ли­ тературные портреты людей, привлекших общественный интерес с какой-то новой, не­ ожиданной стороны. Но ключ к характерам подбирается единый: «Прояснить для това­ рища смысл его деяний, согреть озябшую душу — какими качествами необходимо об­ ладать для этого? Наверное, большой жиз­ ненной мудростью. И большим сердцем. Второе, пожалуй, важнее». Стало быть, жить для людей, находиться всегда в самой гуще забот сограждан, чув­ ствовать неразрывные связи с окружающи­ ми. Но тогда — не противоречит ли себе Г. Падерин? Ну, хорошо, Савва Кожевни­ ков — «человек удивительной, железной на­ пористости в отстаивании общественных ин­ тересов», таковы же профессор-го-рняк Н. Г. Дубинин из «Таштагольской истории» и ученый-биолог Д . К. Беляев (очерк «Коор­ динаты тайны»). Им всем по роду деятель­ ности приходится так или иначе руководить другими, проявлять свои таланты в больших