Сибирские огни, 1976, №5

брожелательное отношение автора к «запа­ ху цвета» можно было бы, отождествив «запах цвета» с «кудреватостями», о кото­ рых говорилось выше, но в таком случае, по меньшей мере, странно — обещает одно, а подсовывает другое и открыто, без тени смущения признается в этом. Более того, предлагает рецепт поведения: Себя заботами утешь ты. Ж н е и и т о р о п и с ь , п о к а Последняя звезда надежды Недосягаемо близка. Ничего, как видим, определенного, кроме «недосягаемо близкого» — уж эта-то загад­ ка легко отгадывается! Эго, конечно, ника­ кая там не «звезда надежды», а самый обыкновенный локоть — близок, как гово­ рится, да не укусишь. К сожалению, нередко мы застаем авто­ ра именно за этим неестественным заняти­ ем — стремлением во что бы то ни стало укусить «недосягаемо, близкий» локоть. Н а­ пишет Н. Година что-нибудь прелестное, вроде: Облпко, как лед в стакане. Тихо плавает в окне... Помню, белыми стихами Лебеди являлись мне. Выло лето, гром над лугом. Мама рядышком была. И вот так же, кругом, кругом Поднебесная плыла. («Болезнь») — и, словно спохватившись, опять за свое: Уткнувшись в тишину, за лозняком Ржавеет трактор, богом позабытый. И грач, разволновавшись от событий. Заговорил французским языком... Явный случай бесхозяйственности — «ржа­ веет трактор», а автор об этом — изыскан­ но: «уткнувшись в тишину» и всуе (имя бога-то!), в ряду множества мелочей. Грач, видите ля, заговорил по-иностранному. Нет, тут бы не на жеманно-поэтическом наречии, а куда крепче выразиться!.. Н. Година — автор экспериментирующий, ищущий. И кто знает, вправе ли мы упре­ кать его за тот или иной просчет. Ведь, в конце концов, именно на этом пути, в этих парадоксальных завихрениях возникают й по-настоящему талантливые стихи, где «за­ пах цвета» не выдается за «неожиданность души», а является таковым по своей при­ роде. Наши достоинства и недостатки вза­ имообусловлены и проистекают одно из, другого. Не будь у Н. Годины того же, ска­ жем, «грача», «заговорившего французским языком», не было бы и: «Выдавленные сле­ ды. Пласт, образующий дно, где содер­ жанье слюды зимнему солнцу равно», — пронизанного уральским колоритом образа. Как не было бы и многих других вещей. Иными словами, происходит своеобраз­ ный переход количества в качество. Един­ ственное пожелание автору сводится к то­ му, чтобы этот переход осуществлялся с меньшими издержками. Геннадий КАРПУНИН Иван Токарев. За лесом — люди... Ново­ сибирск, Зап.-Сиб. кн. изд., 1974. Небольшая она, первая книжка Ивана Токарева, но емкая — глубинным знанием жизни, цельностью народных характеров. Мы очень ждали ее вместе с Иваном Тока­ ревым. Книжка, наконец, вышла, я держу ее в руках, вглядываюсь в лицо одной из героинь на обложке, в ее мудрые, все по­ нимающие глаза. Но автора книжки уже нет с нами... В который раз перечитываю то одно ме­ сто, то другое. «Шея Турана подрагивала, глаза, поте­ рявшие свой обычный цвет, затянулись те­ перь мелкой красной сеткой жил. Онисим разобрал спутавшуюся гриву, нащупал лен и, наставив острие ножа, ударил ладонью о рукоять...». У тальников близ дороги кон­ чилась жизнь одряхлевшего жеребца Тура­ на, колхозного любимца. И почувствовал Онисим, «как уходило, кончалось для него что-то важное, невосполнимое и в то же время неизбежное... Он впервые ощутил се­ годня, что ему уже седьмой десяток...». А вот старуха Дарья рассказывает о травах: — «Время знать надо, в изан-троецзет собирать... Иваи-от троецвет? А вот сей день и есть. Собрать надо травки разные да на землю, под росу положить. Напита­ ются они соком, войдет в них силушка — и чудо творить станут...». Мне открывается в книжке интересный, своеобразный и, признаться, в чем-то незна­ комый мир современной деревни — деревни Ивана Токарева. Ясно видится четкая и оп­ ределенная позиция писателя: он живет в своей деревне, рассказывает о том, чем жи­ вет, раскрывает нам деревню изнутри, как добрый хозяин, и делает эго по-хозяйски пристрастно — с любовью и болью... Подку­ пает меня доскональное знание социальных и бытовых условий жизни современной де­ ревни. И, встречая в книжке что-либо не­ знакомое, я верю автору, радуюсь своему познанию и вношу поправки в свои пред­ ставления... Иван Токарев исходил в своем творчестве не из литературных образов и представле­ ний, а из жизни, из первичных представле­ ний памяти. И это придает его произведе­ ниям несомненную правдивость, свежесть, определяет их содержание и форму. И, ес­ тественно, таит в себе полемичность. Есте­ ственно потому, что сама наша сложная и многообразная жизнь не толкуется одно­ значно и далеко не всегда укладывается в привычные литературные формы. Вспоминается рассказ «Последний из Ма- ло-Казанки», опубликованный в журнале «Сибирские огни» и, к сожалению, не во­ шедший в книжку. Рассказ о судьбе не­ большой деревеньки, определенной под снос. Этот снос экономически обоснован и выгоден колхозу, а людям все равно боль­ но расставаться с обжитым местом. Ивана Токарева обеспокоила эта боль крестьян­ ской души, которую кое-кто склонен счи­ тать бесплодной лирикой. Деревенский хо­ док Мишка-депутат, ничего не добившись.