Сибирские огни, 1976, №5

— Нянек да мамок своих поуправь,— сказал недовольно Иван,— а с врагами упр а влю с ь я сам . Отцы мои и деды, слава богу, убереглись от позору — у жен своих ума занимать да о т недругов подолами их бо­ рониться. Д а с т бог, уб ере г у с ь и я! — Вспомни б а б к у свою, Софью-гречанку! — язвительно, с вызовом ск а зал а М ар ь я .— Не ею ли дед твой дородству царскому и грозе надо­ умлен был?! Д о той поры и в обычаях ваших не водилось такого, что повелось о т Софьи ! — продолжила она с торжествующей укоритель- ностыо.— Д е д твой в О рд е не токмо хану, но и мурзам всем ханским в ноги кланялся!.. Д а и братья его, князья удельные, також не больно чтили в нем старшинство, требуя равенства с ним... И бояре — каждую д ум у его го с уд ар е в у знать норовились. А чуть что не так — на коня и в отъезд! Токмо с Софьей и кончилась вольность сия — и князьям, и б о ­ ярам... С т а л твой дед истинным государем ! И в О р д у на унижения с той поры не стал больше ездить! — И д в у х л е т не живешь на Москве, а уж ведаешь, как тут было, почитай, век назад ,— с удивлением и еще большим неудовольствием выговорил Иван .— Я того знать не удосужился, а ты, поди же, все л ето ­ писцы проворотила. И пошто тебе се? — Цариц а я! С ам речешь... Не наложница! — резким, обиженным шепотом ответила М а р ь я .— Посему... втуне сидеть в терему не хочу. — А может, иного хочешь — ей уподобиться?.. Так ведай: не Софь- ей-гречанкой была моя ба бк а , а византийской царевной!.. Дочерью князя морейского, племянницей Константина — царя цареградского, внука Иоанна Полеолога! — Я т акож не х у д а родом! Я гуаша — княжна черкесская! Меня турский сва т ал , д а я в гарем не захотела. — Принесла с собой Софья иное разумение государевой в л а с т и— верно,— не обратив никакого внимания на Марьины слова, будто не у слыш а в их, прежним тоном и с прежним суровым спокойствием про­ должал Иван , и только, как будто все-таки в ответ Марье, чуть больше надменности с т ало в его спокойствии.— Однако чего нет, тому нельзя надоумить... Тем паче, дород ству государскому! Ворона не станет орлом, сколь не внушай ей, что она орел. А орел и не опернатевшийся — орел! Были у нас свои обычаи — не худые... Софья принесла лучшие. И умом своим, а не наущениями ее, д ед мой избрал их. Землю свою^ собирая, у т в е рж д а т ь с я на ней почал, подъемлясь на ту высоту, на коей ему над ­ л еж а л о быть как гос ударю всея Руси . Ив ан поднялся, прошелся по опочивальне, понурив голову, чтобы не встречаться взглядом с Марьей , остановился перед шандалом и долго стоял, глядя на колеблющееся, живое пламя свечей, словно заворожен ­ ный таинством огня или суеверно напуганный казавшейся скрытой в нем жизнью . С т о ял неподвижно, словно оцепенелый... Вяло обвисшие руки, р а сслабленные плечи, тяжелое, срывистое дыхание и э т а его отрешен­ ная неподвижность выдавали в нем не только усталость, душевную над- с аж енн о ст ь и боль, растравленную нынешней бессонной ночыо, но и ту его страшную , неизбывную одинокость, т у его горькую неприкаянность и бесприютность, которые погнали его сюда — в Марьину опочивальню. — А О рд е еще Димитрий кровавый предел положил!..— вдруг с к а ­ зал он громко, повернувшись лицом к Марье, но глядя мимо нее, куда- то в сторону.— З а Доном , на Куликовом .поле... Не будь того кровавого предела, может, еще и я нынче ездил бы с поклонами в Орду. Он стоял у стены, не подходил к Марье, стоял и говорил, говорил — надрывно, гордо... Марья убого сидела на постели, поджав под себя ноги простоволосая, растерянная, несчастная, сидела и смиренно, с унынием слушала его. Он говорил о Куликовской битве, о Дмитрии, о себ е ,— и чем больше он говорил, тем суровей и тверже делался его