Сибирские огни, 1976, №5

тельства, отступничества, равнодушия, чем эту унылую, безвольную смиренность. Она догадалась, почуяла — болезненным, обостренным чутьем,— увидела, глядя на обникшие лица братьев, что в душе они уже поставили крест на ее судьбе. Она понимала, что в эту минуту в их души, в их сознание вошла и накрепко утвердилась смиряющая у б еж ­ денность в неотвратимости, в неизбежности того, что поведала она им, потому что они знали, чья воля довлеет над этим,— знала об этом и сама Марья, знала и сознавала, как жестока и всесокрушающа эта во­ ля, и понимала смиренность братьев перед ней, но оправдать их н простить им этого не могла. Закипело в ней яростное негодование, такое яростное и лютое, что бросилась бы она на них, вырвала бы их смиренные души, к!гнула бы себе под ноги, растоптала бы их, растерзала в ошметья, пусть бы были совсем без душ — пусты, холодны, чужды, безучастны, только не было бы в них этой отвращающей смиренности и слабости, которые в любое время безропотно и покорно готовы выдать и выдадут ее на любой произвол. — Что же пообникли, братья? — спросила она с жестокой, мстящей издевкой.— Не чаяли у слышать такого?! Ну воспряньте, воспряньте!.. Про Айбека он не дознается, а более ничто вам не грозит, покуда я буду царицей. А я б уду царицей, буду! Всю свою жизнь! Я презрю свою красоту и тело свое!.. Они мне плохие пособники. В том-то и будет по­ гибель моя, ежели я б у д у ему токмо бабой, спать с ним да молиться! Я полезной должна быть ему... и нужной — не токмо для ложа!.. И я б уд у полезной ему! Я не могу принести ему корону, как Катерина, но я сохраню ем^ его собственный венец, который он может потерять куда быстрей, чем обрести Катерину и польскую корону. Есть у них тут, у московитов, хорошее присловье: за двумя зайцами погнаться — ни о д ­ ного не иметь! Вот и он нынче так... Еще одного-то зайца в руки на- . крепко не захватил : чуть сплошай — и ворсинки в руках не останется, а уж за другим пустился! Но я не дам ему забыть про его врагов — ни на день, ни на час, ни на миг! Я сб ере гу ему венец!.. Сберегу! И он оценит меня!!! А не оценит...— страшный огонь неукротимости полыхнул в Марьиных гл а з ах .— Я изведу его и себя! 2 Ночь... В царской спальне, где д аж е днем мутноватые проблески света не простираются дальше малюсенького оконца, жухлый мрак, чуть тронутый тлеющей перед образами лампадкой, и келейная, осми- ряющая тишина. Тишина... Только дождь шуршит за стеной — мягко, убаюкивающе, наполняя черную пустоту спальни дремотным, отрешаю ­ щим покоем. Не спит Иван... Терпкая д у х от а спальни и нудный, наваждающий шорох дождя донимают его и гонят прочь сон. Он л ежи т на широкой жесткой лавке, покрытой выворотной ли сь ­ ей шубой,— выпластанный, недвижный, с искрута запрокинутой голо ­ вой,— в головах, чуть прикрытая краем шубы, грубая полстяная с к а т ­ ка, упруго вд а вливающая ся в затылок и будто расплющивающая голо­ ву, отчего голова к аж е т ся ему непомерно большой и широкой, занимаю ­ щей весь конец лавки. Мысли... Мысли... Мысли... Буд то заговорщики', обступили они его со всех сторон и, почувствовав его беспомощность и беззащитность пе­ ред ними, в злорадном наслаждении затеяли свой бешеный хоровод. И все, что несли в него мысли, чем наполняли они его, с какой-то изощ­ ренной настойчивостью стремилось проникнуть в его душу, пробиться к