Сибирские огни, 1976, №5
— Не лживь, женка ,— по-прежнему хмуро и недружелюбно ск а зал Малюта .— Все тебе ведомо... Иначе пошто бы за мной непременно тебе гнаться? Меня ты сторожила. Вон на лице все написано. ■— Тебя, добрый человек... Токмо тебя единого и сторожила. Фетинья подступила поближе к Малюте, осторожно взялась рукой за стремя, словно хотела уд ержа т ь его, боясь, что он сейчас ускачет, не выслушав ее. Малюта недобро скосился на нее своим страшным бельмом, сурово выговорил: — Коли вздумала просить вступиться за тебя — не проси, не вступлюсь. Любила ягоду, люби и оскомину. Блудница, небось?!. Вона, в лицо-то как счастлива Ч Иль муж у тебя разбойник? Об нем н адум а лась просить? — Вдовая я...— улыбнула сь безобидно Фетинья.— Д а благодаря богу и тебе, добрый человек, скоро опять з ам уж пойду. Суженый мой — Сава-то!.. Сава-плотник, за коего ты на торговой-то казни вступился. — Вона чиво?! — удивился Малюта , и с него как-то враз сошла вся его хмурь и суровость. Он вдруг посмотрел на Фетинью с каким-то не ожиданно пробудившимся интересом, как будто что-то подтолкнуло его изнутри. Затаенной обрадованностью и пристальностью наполнился его взгляд, словно он неожиданно для самого себя увидел в Фетинье что-то такое, что ему было нужно, что он искал и вдруг нашел. Но этот инте рес, эта пристальность не были интересом и пристальностью его м уж ской позарливости или похоти. Это была тайная корысть, в которой не было его собственных мужских чувств. — Ж и в Сава!.. З а то я хочу тебе земно поклониться, да вот...— Фетинья поспешно размотала тряпицу,— прими от меня в дар... Одигит- рию, матерь божию .— Фетинья протянула иконку Малюте .— С каменья ми она, с жемчугами, в обкладке серебряной... Мат ушка моя благосло вила меня ею... А ведется она от прабабки моей. Уж как с век ей!.. — С каменьями, говоришь, в серебряной обкладке?..— Малюта смотрел не на иконку, протянутую ему Фетиньей, а на Фетинью.— Что ж не обменяла ее на деньги да не выкупила своего суженого? Ну как з а били б его? — Господи, продай я все, что у меня есть, вместе с кабаком да с иконкою сею, не собрать бы мне и половины того, что присудили ему на выкуп. Об таких деньгах только вздумаешь — земля из-под ног идет. Прими, добрый человек!..— Фетинья д аж е на цыпочки поднялась, про тягивая Малюте иконку.— Не во мзду — на счастье! — Не приму, женка. И не думай, что я по доброй воле иль по гре хам своим лег под плети. В долгу я был перед Савой твоим, вот и ра с челся. Спина уж на мне подсыхать почала, скоро и памяти об твоем С а ве не будет во мне. — Господи, да в каком же долгу? — пораженная, отступилась от Малюты Фетинья. — Об том тебе С а в а ра сскажет, а не ра с ск аже т — не у б уд е т тебя все одно. Знай свое бабье дело да радуйся, чему радуешься...— И вдруг совсем другим тоном — резко и д аж е зло и в то же время с какой-то укоризненной соблазнительностью высказал Фетинье то, о чем, должно быть, все это время думал , пустословя с ней: — Царей тебе ублажат ь , женка! А ты тому кволому, презренному быдл ак у э такую кра с у отда ешь... Д а еще радуешься! — Бог с тобой, добрый человек,— и ужа сн ула сь , и огорчилась Ф е тинья.— Что ты такое говоришь! Сир С а в а , презрен, квол, да ведь люб он мне! • С ч а с т л и в а в л и ц о — красива.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2