Сибирские огни, 1976, №5

тив выкуп, либо разделить с ним наказание — пострадать за ближнего, «положить д ушу за други своя», особенно, если за душой водились чер­ ные грешки. Страдание за ближнего было самым лучшим их искупле­ нием, и почти на каждой торговой казни находились желающие разде­ лить с приговоренными наказание, но, сколько помнил себя подьячий, знатных среди них никогда не было. Они если и выручали кого из вины, то выручали всегда деньгами, а т у т — царский любимей, царский особинН И за какого-то дрянного плотничишку — под плети! «За Иваш­ ку искупиться хочет»,— подумал сочувственно подьячий, но сознавать, что Малюта ляжет под плети (из-за чего бы то ни было!), ему было почему-то страшно, словно он чувствовал и свою причастность к этому. В его растерянных, угодливых, сострадательных глазах ёрзнула робкая, остепеняющая укоризна. — Холоп ведь, Григорья Лукьяныч... — Велено тебе — исполняй! Подьячий покорно поднялся на помост, сбиваясь от разраставше­ гося волнения, огласил вынесенный Саве приговор, помедлил, оглянулся на М алю т у — с искупляющей беспомощностью и робкой надеждой, ожи ­ дая, что, может быть, тот все-таки раздумает вступаться за этого плотника и ему не придется объявлять об этом. Страх напал на подья­ чего, язык не поворачивался огласить такое — легче ему было самому лечь под плети. Но Малют а и не думал отступаться... Он уже снял с себя епанчу, скинул кафтан, теперь тянул через голову алую адамашковую рубаху. С а в а услужливо, но скорее торжественно, как какие-нибудь святыни, принимал на руки его одежды. Под тяжелой ногой Махони натужно поскрипывали доски помоста. Изготовившись, Махоня теперь похаживал по помосту, горько, слезли­ во щуря глаза и шумно, хлипко шморгая носом. — Рышку, братца маво... извели неповинно,— время от времени го­ ворил он в толпу, приостанавливаясь то у одного края помоста, то у другого, и непонятно было — жалуется он или кому-то грозит. Крупные слезины, не помещаясь в его маленьких, узких глазах, нет-нег и выпада­ ли ему на щеки. Тогда он, с какой-то резкой поспешностью, словно пронзаемый болью, не стирал, а, казалось, соскребал их со своего лица шер­ шавыми кольцами плети, навитой на его руку от локтя до кисти. — Эвон как кручинится Махоня по братце! Вышибет ноне из нас он все бебехи за него,— сказал уныло Сава, принимая от Малюты испод­ нюю рубаху . — Я уж бывал под ним,— сказал равнодушно, безучастно Малю ­ та и, переежившись от хлесткой весенней свежести, с угрюмоватой со­ средоточенностью взошел по ступеням на верх помоста. Подьячий, уже объявивший толпе, что царский слуга Малюта С к у ­ ратов бога ради вступается в вину бесчинного Савы-плотника и делит с ним присуженные ему плети, теперь стоял перед торговой скамьей с таким видом, будто он сам приговорил Малюту к плетям. Лица на нем не было — застлала его холодная бледнота, а душа так и вовсе, должно быть, застыла от страха: ну-ка царскому любимцу, царскому особину от­ считать полсотни плетей. Толпа начавшая было расходиться после казни Матренина, от кого известия, преподанного ей подьячим, вновь собралась, сплотилась в о к р у г помоста — уже не такая угрюмая и м о л ч а ли в а я ,-з а в о л н о в а ­ лась, зашумела , полезло из нее злорадство, и глум, и каверза, и даже В€'С6ЛЬ6 М алюта будто не видел и не слышал шумящей вокруг помоста толпы: спокойный, сосредоточенный прошел на середину помоста, тупо