Сибирские огни, 1976, №5

3 В е с е лы й ,' зыкастый подьячий, похожий больше на попа в своем длинном затасканном тегиляе, стоя на высоком дощатом помосте, у ст ­ роенном рядом с Лобным местом, неторопливо, с острыми присказками (от себя!), читал мертвую г р ам о т у 1 на Ивашку Матренина, для кото­ рого уж е ладили петлю на виселице, выгнувшейся над Лобным местом громадным, страшным щупальцем, высунувшимся, казалось, из самой преисподней. Матренин был зачинщиком большого бунта, случившегося в Поше- хонье. Изголодавшиеся поселяне разграбили там монастырь, и игумена убили, и всю братию монастырскую поразогнали... Многим пошехонцам не сносить бы головы, не миновать расправы за такое дело, да Ивашка никого не выдал. Привезли его в Москву, закованного в цепи, еще зи­ мой, и два месяца пытали в застенках Разбойного приказа, рвали ногти, жгли железом , ломали ребра, отрезали уши, выжгли глаза, но з а с т а ­ вить выдать своих сообщников так и не смогли. Смертная казнь ему была у готована, не знали только, как казнить его: отрубить ли голову на торгу прилюдно, или тайно утопить в Москве-реке? Пошел дьяк Шапкин — глава Разбойного приказа, вместе с М сти ­ славским да дворецким Никитой Романовичем к царю, стали говорить ему о Матренине, советовали не устраивать над ним прилюдной казни, чтобы не ра стравлять черни, мутившейся от голода всю зиму и тоже чуть было не дошедшей до бунта. — Там , средь тех, что сойдутся к Лобному месту, каждый третий — такой ж е Ив аш ка ,— говорил убежденно Мстиславский. — Верно, государь,— поддерживал его Юрьев.— Не изменник твой будет стоять перед ними. Не разбойник он для них — страдалец! Лучше уж тайно с ним порешить. — Тайно, государь...— просил Шапкин — Для пущего спокою. Не послушал их Иван, повелел повесить Матренина прилюдно, на торгу, и сам посулился выехать посмотреть, как удавят его. И выполнил свой посул — выехал... Подьячий уж е дочитывал мертвую грамоту, когда из ворот Фро- ловской стрельницы выехали несколько всадников и остановились на горбине перекинутого через ров моста. В толпе, окружавшей Лобное место и помост, их сразу заметили и сразу узнали в одном из них царя. Тягучий, приглушенный шум потек по толпе; дрогнуло, заколыхалось крутое месиво рук, спин, голов, ощерились тревожной настороженностью лица, отсвечивавшие жухлой белизной, и в растерянных, метушливых глазах , стремившихся теперь охватить все: царя, несчастного пошехонца, в угрюмой беспомощности от своей слепоты стоящего на Лобном месте, подьячего, вычитывающего ему вины, и виселицу, и изготовившихся палачей,— черно проступил страх, и отчаянье, и бессилие, но было в этих глазах , вместе со страхом, с отчаяньем, с бессилием, и другое суровая, закоренелая, злобная непокорность, поколебать которую в них не мог д аж е вид этого обезображенного, обреченного бунтаря. Подьячий, стоявший спиной к Кремлю и не видевший всадников, почуял, однако, по волнению толпы, что из Кремля кто-то выехал. О б е р ­ нулся узнал царя, растерянно, мучительно искомкал лицо, не зная, кланяться ли ему царю с этого проклятого места или нет. Зырнул на стрельцов, стоявших у подножия помоста, тем, конечно, не видно бы­ ло из-за толпы ничего... Скосился на палачей, спокойно вощивших ве­ р евку ,— тем с высоты Лобного места видно было все, но он вспомнил, 1 М е р т в а я г р а м о т а — смертный приговор.