Сибирские огни, 1976, №4

этапе земной истории, когда никто из людей не был еще способен по­ нять, принять и вынести честность и любовь, не мог жить по правде. В иные минуты действо доходило до такого напряжения, до такой высоты, что мне стоило больших усилий сдержать себя и не вмешаться в него... Шел спектакль «Апокалипсис» — монтаж из Б. Пруста, Ф. Достоевского, Элиота... В этот вечер, как никогда в жизни, хотелось быть с близкими, хотелось работать, ни в чем не давая себе поблажек, всю жизнь свою по­ тратить на то, чтобы людям жилось светлее и радостнее, в любви и правде... Где я увидел в твоих словах — свои слова, Ян?.. Не там ли — в усадьбе крестьянина-единоличника, который, не заглушая мотор своего малолитражного «колесника», с виноватой то­ ропливостью провел нас по участку, показал дом. И остро ощутилось, что, при всем внешнем благополучии, нет в его работе счастья и покоя. Хозяину попросту некогда их ощутить. Каждый вечер он с трудом втис­ кивает свою небритую усталость в каменный особняк, чтобы назавтра до­ бавить к ней новую и новую усталость... Или там — у черной реки, из которой может спокойно пить только самоубийца, а плавать в асфальтовых волнах которой может только тот, чьи естественные чувства наглухо атрофировались в реве авиалайне­ ров, грохоте музыкальных автоматов и постной духоте стриптизариев... Общая земля у наших стихов, Ян. Общая земля и общая на­ дежда. Эта земля и эта надежда — равно для нас святы. Твои стихи идут от сохраненных в городах Польши облом­ ков старых стен, стоящих напоминанием среди нового бетона и глаголю­ щих о расстрелянных фашистами повстанцах В твоих стихах — свет негасимых свечей у памятников героям войны. В твоих стихах — счастье, созидание, движение современной Польши... Мы в Ополе. Ян Гочол — голубоглазый, высокий, легкий человек; своей мягкой естественностью, через которую виделась добрая и заботливая сила,— он родил во всех нас ощущение давнего с ним знакомства, а во мне, знавшем Яна по встречам в Новосибирске, чувство братского пони­ мания. Отзывчивость и понимание отличали все аудитории, где нам довелось выступать в Польше. Здесь, на выступлении перед опольскими студентами, отзывчивость и понимание дополнились еще и любовью, жив­ шею в глазах слушающих Яна Гочола. От древних стен города, от его солнечного мира, простор­ ной красоты и прекрасных людей,— наверное, так сильно и так подспуд­ но нам не хотелось уезжать, что только через два дня, уже во Вроцлаве, нас догнали очки Марины Назаренко и моя бензиновая зажигалка. Кази­ мира Лисовского еще одно подтверждение его международной славы настигло уже в Варшаве, где ему присвоили звание «Заслуженного работ­ ника искусств Польши». ...Ян Гочол решил отвезти нас из Ополе на своей машине, ко­ торую он отказался считать подобием стихотворной строфы с четко за­ рифмованными колесами, когда в разговоре о природе верлибра у нас возникла эта метафора. Кстати, в том же разговоре мы пришли к мысли, что верлибр есть не что иное, как любовь — искренняя, полная, но до свадьбы, а традиционный рифмованный стих — супружеская жизнь. После такого открытия, несколько отдалясь от супруги Яна, мы отметили и об­ судили все положительные и отрицательные стороны и возможности вер­ либра. В конце концов, мы сошлись на том, что нельзя из спичек вырас­ тить живое дерево, это во-первых. Во-вторых, стихотворение не должно в себе самом содержать того ценнира, который мерещился мне на каж­ дом листике в розарии единоличника. На прощание Ян решил выяснить — есть ли польский эквива­ лент часто произносимому мною в припадке восторженности выражению «елки-палки». Ян почему-то считал его еще одним свидетельством совре­ менного состояния природы. Но когда я сказал ему, что «елки-зеленые» наполнены тем же изумленным смыслом, тут же нашелся польский экви­ валент, Ян Гочол улыбнулся моему кулундинсквму темпераменту, и мы попрощались. 3 На мой взгляд, е-сть нечто общее и показательное в стихах современных польских поэтов, особенно поэтов последнего поколения.