Сибирские огни, 1976, №4

кольской... Здесь, на небольшом пустыре, на скате к Неглинной, стоял недавно выстроенный Печатный двор. С того злополучного дня, когДа Щелкалов нарвался тут на царевича Ивана и изрядно натерпелся страху и издевательств, до которых царе­ вич был так же охоч, как и его венценосный отец, он, Щелкалов, не без досады и ущемленного самолюбия, старался объезжать Печатный двор стороной. И сейчас он намерился проехать мимо, но что-то пересилило его и заставило повернуть коня к Печатному двору. ...Он был в разладе с Федоровым. Жила в Щелкалове, таилась в его распроклятой, изгаженной душе, в самых тайно-тайных ее, больная, бо- лючая, болезненная зависть к дьякону, к его работе, к его одержимости, к его страстности, с которой он делал и отстаивал свое дело. Великому, непостижимому для него таинству свободы, раскрепощенности и право- сти души дьякона завидовал он,— и правости его дела, и величию его!.. Сознавал он, что Федоров делает великое и славное дело— ни злоба, ни ненависть к нему не могли заглушить этой осознанности,— понимал, что на века в памяти людской останется даже не столько само печатное де­ ло дьякона, сколько его страсть, его душа, его правота... А что останет­ ся после него, дьяка Щелкалова?.. Что в его душе, что — кроме угодничества, кроме зла, кроме алчно­ сти и тяжелой, невыносимой тоски? Щелкалов спешился у крыльца, привязал коня, поднялся по кру­ тым ступеням... Дверь в сени была приотворена. Щелкалов вошел в се­ ни, приостановился: вернуться, не бередить души!.. Разум еще проти­ вился, останавливал его, а рука мимо воли уже потянулась к дверной ручке... Рванул Щелкалов тяжелую дверь, переступил высокий порог, огляделся, постояв, подумав, снял шапку, поклонился: — Мир да благодать дому сему!.. — Спаси бог тебя, Василь Яковлевич, на добром слове,— вышел к нему навстречу Федоров.— С чем пожаловал к нам? — Ни с добром, ни со злом, дьякон... Мимо ехал — решил завер­ нуть, поглядеть на твое величудное дело. Столько говори, столько судов- пересудов... Щелкалов прошел к середине палаты, где стоял печатный станок, обошел его вокруг, обсмотрел — не без любопытства, но и не без над­ менности; прошелся по палате, постоял около Петра Мстиславца, резав­ шего у окна печатную доску, вновь вернулся к станку. — Стадо быть, вот тут-то...— тыкнул он пальцем в станок,— вся хитрость? Федоров скупо улыбнулся, посмотрел на Мстиславца, не без гордо­ сти сказал, указывая Щелкалову на него: — Вон она, хитрость!..— Помолчал, просто, скромно добавил:— В руках человеческих, в разуме — вся хитрость, Василь Яковлевич. А се лише пригоды’ . — Ну дай-то бог благополучия во всем,— с притворной доброжела­ тельностью сказал Щелкалов,— и тебе, дьякон, и делу твоему... Не сму­ тили бы тебя злопыхи да кознодеи! Ты тут сидишь — взаперти... и не ведаешь, что плетется окрест тебя! Вся Москва об тебе токмо и говорит! — Что ж в том худого? Ежели и недоброе говорят— не по злу... По неведенью своему, по заблуждению, по неразумию... Дело сие новое, не­ ведомое народу нашему... А все новое извечно с превеликими тяготами поставляется... Дело сие государево. Амое оно толикочастию — душой, вложенной в него... Посему, всем, кого ты зовешь злопыхами и кознодея- ми, ведать надлежит— супротив кого будут их козни и зло. Тебе також, Василь Яковлевич, бо и ты в доброжелателях наших не ходишь. * П р и г о д ы — средства, приспособления,