Сибирские огни, 1976, №4

И пошто Давида да Ровоама приводите, а об Моисее и Исусе Навине не поминаете, о Соломоне молчите?!.— Иван отстранился от стола, гордо, величественно выпрямился, и так же величественно возложил руки на подлокотники трона. И вот сейчас, без парчевого кабата, без золотых барм и царского венца,— в шутовском одеянии скомороха он более всего был похож на царя.— От Моисея рождаемся на царство божьим предоп­ ределением,— сказал он глухо, но по-прежнему гневно, острая осознан­ ность своего величия слышалась в гневной приглушенности его голоса.— Не посошок слепца вкладывает господь нам, помазанникам своим,— скифетр! И только господь наш советник! Исайя-пророк речет: «Тако глаголет господь: я ставлю царей, ибо они священны, и я руковожу ими!» — Пусть царь и почтен царством, однако не может он получить от бога всех дарований,— по-прежнему мягко сказал Кашин,— и должен он искать совета у ближних советников своих. — Дед твой мудр и разумен презело был, однако же не гнушался совета ближних своих,— поспешил присказать и Немой,— и сколько под­ вигов свершил он, благодаря сему. У Ивана дрогнули ноздри, глаза стали совсем невидимыми... — Чтобы советовать государю, как ему лучше царство свое дер­ жать, и чтобы государь внимал тем советам, надобно и сердцем, и по­ мыслами, и тщанием едиными с ним быть,— сказал он тихо, не злобно, не ненавистно — просто и рассудительно.— А у вас?!.— голос его презри­ тельно напрягся.— У вас и в мыслях и в душе — противное! Как во вре­ мена израилевы вместо крещения потребно было обрезание, так и вам вместо царского владения потребно самовольство! Вы не только не хоти­ те быть мне подвластны и послушны, но хотите и мною владеть и всю власть с меня снять, как было уже! Вы от прародителей своих привыкли измену чинить! — крикнул Иван до срыва голоса и вдруг смолк, как буд­ то неожиданно лишился дара речи. Федька подал ему чашу — Иван стал пить вино жадными большими глотками... Дышал тяжело' ожесточенно, раздувая ноздри и вздрагивая при каждом глотке, словно вместе с вином заглатывал в себя свою ярост­ но рвущуюся наружу боль, свою ненависть, и отчаянье, и страх — страх перед самим собой, перед своей злобой и яростью, с которыми он уже почти не мог справляться. — Что старое поминать?!— сказал Немой.— В том уж мы давно рассужены... — Старое?! — захлебнулся Иван... Чаша полетела на стол, обрызгав выплеснувшимся вином белый шелк скатерти. Взгляд Ивана невольно задержался на алых, медленно расплывающихся пятнах... Он с суевер­ ным ужасом, не имея уже сил отвести взор от этих багровых растеков, вжался в спинку трона, лицо его стало холодновато-бледным, вздыбив­ шийся мох, как иней, тонко покрыл щеки. — Повелеть переменить обрусец?— склонившись к нему, тихо спро­ сил Федька. — Сгинь,— коротко бросил Иван и резко поднялся с трона: видеть эти пятна он все-таки не мог. Бог весть, что привиделось ему в них, но они как-то враз отрезвили его — и от хмеля, и от злобы... Он подошел к краю помоста, чтоб быть поближе к боярскому столу, спокойно, убийст­ венно спокойно проговорил: — Гораздо, не будем старое поминать. Скажу о новом... Пойманы по моему указу и на Москву привезены князь Фуников да боярский сын Ивашка Шишкин. В цепях сидят... Казнить их буду. Сыланы они были в прошлом лете в Стародуб, для осадного дела,— по чести, по разряду сы­ ланы, как водится... Не с глаз долой, а добром, пожалованием моим!.. Но нечестивое, изменное дело замыслили они.., С литвинами ссылаться учали, город им намерялись сдать. За то я их живота лишу, но преже до