Сибирские огни, 1976, №4

клинать, унижать, издеваться со всей беспощадностью своего изощренно­ го, кощунственного ума, он мог, одержимый недужной страстью своей природы, наплевать в любую душу, даже в свою собственную, он мог го­ ворить часами, без передышки, изливая свою злобу и ненависть на всех и на все, но это были лишь приступы страсти и боль его надсаженной ду­ ши, а разума не было в этом, а самым хищным, самым жестоким и са­ мым страшным из всего, что было в нем,— был его разум! И когда заговаривал его разум, тогда любое его слово, и даже взгляд, даже вздох, даже смех и веселье таили в себе беду. Скоморохи уж были в седьмом поту, и чего только не выделывали они... Но палату не заражала их игра: почти все бояре сидели понурые, мрачные, оскорбленные, и чувствовалось, что они, натвердо притиснули себя к лавкам. Только Салтыков да Умной-Колычёв вылезли из-за сто­ ла, но к скоморохам не пошли — стояли и смотрели на их игру издали. Окольничие тоже не насмелились встать из-за стола — даже Вяземский, даже Ловчиков, даже Зайцев, которые рьяней всех пнулись царю в гла­ за, гикая и весело елозясь на лавках... Неколебима была еще сила обычая; не только в сознании — в кро­ ви, в жилах, в костях, во всем существе таился тот, веками прививший­ ся дух, ставший в каждом придатком натуры, который не позволял млад­ шим ни встать из-за стола раньше старших, ни затеять веселья, если старшие не хотели и сами не затевали его... Приросли бояре к лавкам, не шелохнутся — не до веселья им, а ос­ тальные— чего там! — тряхнули бы лихостью, да посмотрят на бояр и нишкнут. — Стойте! — остановил Иван скоморохов.— Гляжу я, бояре,— ска­ зал он сокрушенно, обращаясь только к боярам, как будто в палате, кро­ ме бояр, больше никого и не было,— невесело вам, кручинно... Аль нуд­ но потешники нынче играют? — Боярин шуту рад, да с ним не ходит в ряд,— отозвался кто-то за боярским столом. — Вон как?! — улыбнулся Иван, поняв тонкий и злой намек. Руки его медленно, осторожно огладили, словно обласкали, свой скомороший наряд, глаза пристально и, скорей, надменно, чем зло, прошлись по бояр­ скому столу. Не выискивали они сказавшего, чтоб отомстить ему за из­ девку,— они выказывали свое презрение к этой издевке, а более всего к тому, что за ней таилось. — Так чем же позабавить вас, бояре? — опять обратился он только к боярам. Нарочитая улыбка его была щедрей щедрой,— Может, загад­ ками вас поразвлечь?.. И, по обычаю, за отгадку — награда! Он повелел скоморохам уйти, одарил их; когда скоморохи ушли из палаты, Иван выпил полную чашу вина, по-мужицки утерся рукавом, жареных коростелей, поставленных перед ним стольником, отпихнул — не терпелось ему... — Триста орлов, пятьдесят соколов, древо сухое, верх золотой! — Легкая загадка, государь,— сказал Левкий,— Триста орлов — будни, пятьдесят соколов — воскресные дни, древо сухое, верх золотой •— пасха. « — Кубок святому отцу,— повелел Иван стольникам.— Ну а вот!.. — еще больше излукавил свое лицо Иван.— Не рожден, не крещен, а правдой живет? — Безмен, государь!..— крикнул кто-то из глубины палаты, должно быть, купец. Понесли слуги отгадчику серебряную чарку. — Что же нынче никто не покудахчет? — сокрушился Иван — иск­ ренне сокрушился, хотя чувствовалось, что он намеренно задает такие