Сибирские огни, 1976, №4

Вдруг один из скоморохов, в ярко раскрашенной маске, бросив пля­ сать, смело направился к боярскому столу. Подойдя к боярам, он так же смело и решительно цапнул за кафтан стоявшего с краю боярина Ше- вырёва и потащил его за собой. Шевырёв уперся, гневно отшиб от себя руку скомороха, оправил кафтан, вернулся к столу. Лицо его взрдело от гнева и стыда... Но скоморох не отступился, и гневное сопротивление бо­ ярина не обескуражило его: он еще решительней ухватил Шевырёва и яростно потащил его от стола, но вдруг, словно опомнившись, брезгли­ во и гневно оттолкнул боярина от себя и сорвал со своего лица маску. Шевырёв остолбенел — перед ним был царь. — Гос... гос...— попытался что-то сказать Шевырёв — то ли госпо­ ди, то ли государь, но язык не слушался его. Иван утробно хохотнул, давя в себе злобу, глаза его затейно сверкнули. — Ступай плясать, боярин,— сказал он привередливо и властно и - подтолкнул Шевырёва в плечо.— Потешь нас!.. Мы же тебя потешили! Шевырёв обреченно поплелся к скоморохам... — Вам також!..— подскочил Иван к боярскому столу.— Також ве­ лю плясать!.. В его голосе, во взгляде, в каждом его движении была таг исступлен­ ная, хищная ожесточенность, которая в последнее время все чаще стала проявляться в нем. Да и весь он был как-то необычно, болезненно воз­ бужден: глаза воспалены, угарны — резко просвечивающиеся щелки, ли­ цо разгоряченное, ощерившееся злобой и мальчишеской проказой, но тоже какое-то нездоровое, усталое, даже изможденное, как будто он, пе­ ред тем, как явиться в палату, побывал в тяжелых руках заплечника. — Ну-ка ты, Шеремет... Что зеньки пялишь?!.. Ступай, потешь сво­ его государя! — Да уж стар я плясать, государь... — Стар?!. На пир, однако ж, приперся!.. Лежал бы тогда на печи. — Так зыван же был... тобой, государь! — Зыван!..— дернулся яростно Иван и покачнулся, и стало видно, что он, к тому же, еще и изрядно пьян. Должно быть, уйдя с пира, он не лег почивать, а призвал к себе в палаты скоморохов и, вырядившись в их потешные одежды, взялся с ними беситься и пить.— А как зыван ты был на мое государево дело?!. А?.. Болящим сказался!.. Ведаю я ваши хворобы! И молчи, не изветуй,— отмахнулся Иван от Шереметева.— Все равно ни единого слова от сердца не скажешь. Не гневи пуще бога, он и так тебе смерти не дает! — Твоя правда, государь,— с шутовской угодливостью присказал Шереметев. — Вот кто потешит меня,— подступился Иван к Репнину.— Ну-ка, Репа, поусердствуй... Да машкару надень!..— Иван приставил к лицу Репнина свою маску.— Меня ею в Торопце одарили... Иван принамерился надеть на Репнина маску, но Репнин решитель­ но, с суеверным, брезгливым страхом отвел ее от себя, сурово, вразум- ляюще сказал Ивану: — Я христианин, государь, и бесовским действом не стану сквер- нить своей души. — Полно, Репа!.. Мы в единой купели крещены... — Тем прискорбней... для тебя, государь. По скулам Ивана прометнулась злая судорожь, на лицо выбрызну­ ла горячая чернота и медленно стекла к губам. Он куснул их, как будто хотел обгрызть эту спекшуюся чернь, куснул раз, другой — и вдруг улыбнулся... — Ты еще ведь не стал моим шутом, Репа, чтоб речи такие вести,'— сказал он с привздохом, сказал быстро, спокойно и скорей осуждающе,