Сибирские огни, 1976, №4

польское — «тылько!» звучало еще наглей. Почему-то в этом, как будто нарочно исковерканном русском слове слышалась шутовская издевка,— Не доведи боже, шановный князю, попасть ей в уши тому, кто, благо- словясь у бога, уж не грязью метит в вас! Вишневецкий вновь улыбнулся, теперь уже сочувственно, приятель­ ски, и, проведя губами по краю чаши, словно проверяя не острый ли он, обмакнул их в вино. Мстиславский остался невозмутим. Что ему Вишневецкий?! Не о нем он думал, не для него говорил — для Челяднина, только для Чел.яд- нина говорил он. Хотел разузнать — чем дышит пожалованный опадь- ник, и так ли уж он смирен, как кажется, так ли на самом деле стал равнодушен и безучастен к тому, что ранее вызывало в нем гнев и про­ тест? Или, может, таится, умудренный жестоким уроком? Таится, при­ сматривается, выжидает — ведь, поди, десять лет провел вне Москвы, не знает, что здесь и как, чем она живет, чем дышит, Москва-то? А мо­ жет, на распутье старик, растерян и веру утратил в бояр, в их силу, в успех их борьбы?.. Ласки царя могут привернуть его к нему: старость, она покоя требует, и уж не так строптива, не так горда, не так дерзо­ стна,— отступится старик от своей души, станет благообразным и верно­ подданным, учнет служить верой-правдой да к смерти потихоньку гото­ виться. Царь, должно быть, на это и рассчитывает. А ну как удастся на такого матерого ошейник надеть!.. Какой это будет успех!.. Знает царь истинную цену этому старику, знает, как опасен он для него,— ведв только за ним, за Челядниным,— за единым! — пойдут все маститые бояре, пойдут, не колеблясь, до конца!.. Таков уж он, этот ста­ рик! Вот и вернул он его в Москву, и не только с тайной надеждой — при­ вернуть его к себе... Должно быть, и по-иному рассудил царь: чем рыс­ кать волку в поле, лучше держать его в загоне. Мстиславский краем глаза глянул на Челяднина, успокоенно поду­ мал: «Живо в тебе все, боярин!.. И дух твой челядницкий, и матерость твоя... Все живо, только схоронил ты сие поглубже, поукромней... Мо­ жет, и сам не почуял, как схоронил, а схоронил. Наступили тебе на хвост, крепко наступили, вот и спрятал ты зубы... Да отсеки волку хвост — все равно не будет овца». Челяднин, нахохлившийся, как кречет под колпаком, недобро и не­ терпеливо взирал на Вишневецкого, ожидая, когда тот оторвется от сво­ ей чаши. Деранул, должно быть, нагловатый казак своими последними словами душу Челяднина— спала с боярина его* пристойная сдержан­ ность, готовился он ответить нагловатому, самонадеянному казаку. Приготовился и Мстиславский, даже зубы сжал от нетерпения: чу­ ял он, что открыто выскажется Челяднин, и станет ясно — ошибся он в своем мнении о нем или :все так и есть, как он думает. — Дозволь тебя запытаць, упшеймый князю,— гневно сопнув, заго­ ворил Челяднин, мешая от волнения русские слова с польскими.— Як се то вшистко знайдуйе в тых ушах ?1 Нешто ты отнесешь, разом с душой своей? — Шановный пан!..— натопорщил ус Вишневецкий,— Чыж то ува- жаш мне так бардзо обжидливым чловекем ?2 — Я вот как уважам, шановный князь!..— вновь сопнул Челяднин, и еще гневней, чем прежде.— Князь Мстиславский сам на себя не поне­ сет... ты також себя в негодзивцах не числишь... Стало быть, я, боярин Челяднин, понесу всю говорю князя Мстиславского в царские уши?! Об ком ин еще твое накиновение3? 1 К ак это .все м ож ет очутиться в тех уш ах? (польск.). ' 2 Нешто ты считаеш ь меня .настолько мерзким человеком? (польск.). s Н а к ю н о в еИ'И е — .намек.