Сибирские огни, 1976, №4

— Ты не в моей воле,— сухо, отчужденно сказал Иван.— В судьбе твоей властны братья твои старшие. Так извечно ведется у нас на Руси, и я не властен рушить обычая. Как скажут они, так и будет с то­ бой учинено. Петр покорно опустил голову... Стало слышно, как потрескивает го­ рящий воск на свечах в паникадилах. — В темницу его, государь,— гневно и твердо сказал Андрей. — В темницу,— быстро повторил вслед за старшим братом Дмитрий. ...Крутая морщина сошла с Иванова переносья. — Прощай, государь,— поклонился Петр.— Прощайте, братья!.. Я рад, что и вы не преступили своей души. Дмитрий не выдержал, повернулся к Петру, но обнять его на глазах у царя и старшего брата ему не хватило духу. — Прощай, братец,— еле слышно сказал он и опустил пред Петром глаза. Андрей стоял как закаменелый — гордо-гневный, беспощадный, ре­ шительный, на суровом лице его, застывшем в жестокой неподвижности, не отражалось ни единого движения его тяжелой, непреклонной души. 2 К утру второго дня пиршество в Грановитой палате стало чуть при­ тихать. Попригасли свечи в паникадилах, поистомились стольники и ви­ ночерпии, поупились гости... Иван отправился спать... Только он один и мог уйти с пира, другим (так уж велось с давних пор — от первых ве­ ликих князей!..) не позволялось оставлять пир по своей воле до самого его окончания. И день, и два, и три тянется государев пир, льется щедро вино, яства ломят столы,— легче дюжину необъезженных жеребцов обуз­ дать, чем высидеть на таком пиру, но сидят, из последних сил сидят, из­ нывают, тужатся, наливая себя вином, набивая яствами... Велика сила обычая, но и страх не мал: никто не отваживается на­ влечь на себя подозрение в неуважении к государеву гостеприимству, уйдя с пира по собственной воле. Не выдержишь, обопьешься, свалишься под стол — не велика беда: опозориться — не надерзить! Вытащат слуги вон из палаты и, посмотря по чину, по достоинству, то ли домой, на подворье, свезут, то ли кинут как простого ярыжку наземь. Такое про­ стится, оставится: посмеется государь над таким, попотешится и тоже, по чину посмотря, по. достоинству, то ли на конюшню отошлет на день- другой, то ли простит великодушно без всякого наказания. Чиновного, родовитого, разумеется, не посылывает государь чистить конские стойла — мелкая сошка карается таким наказанием... Но уйди- ка самовольно, посмей,— тут уж несдобровать никому: ни именитому, ни худородному... Две дерзости не прощаются никогда и считаются са­ мыми великими — проехать верхом или в санях через весь Кремль или уйти самовольно с государева званого пира. Дерзнул однажды окольничий Головин проехаться через Кремль верхом — зло и намеренно дерзнул, бросая вызов царю,— и был нещед­ ра попотчеван за дерзость свою незабываемым лакомством из сыромят­ ных бичей. Так попотчеван, что и других, повадных до дерзостей, стошнило. Вот и нынче, как ни кортело окольничему уити с пира, как ни под­ мывало его вновь надерзить царю, не собрался, однако, с духом, не от­ важился, сидел, запивал злобу вином... Гневной дрожью окатывало его воспоминание о тех трех дюжинах плетей, что всыпали ему кудермы пе­ ред Разбойной избой, и мучительно, невыносимо терзалась в нем его