Сибирские огни, 1976, №4

Варлаам не выдержал, отхлебнул из своего подстакана, праведни- чески и греховно глянул на Ивана, собираясь что-то сказать ему, но, увидев, как хищно сосредоточен его взгляд, сдержал свое опрометчи­ вое желание. Левкий торжествующе прихихикнул, поднял руки к груди, распира­ емый злорадной истомой, медленно засудил ими... Громадной черной алчной мухой, усевшейся на царский стол, казался он в эту минуту. Его въедливые, прилипчивые глаза медленно поползли по лицам: обминули Глинского — безучастного, отрешенного, обминули Ивана, обминули князя Юрия, усердно, по-собачьи, выедавшего из своей ладошки изюм, на Мстиславском задержались, но ненадолго... Крепким орешком был Мстиславский — не по зубам Левкию!.. Но как манил он его, а как от­ чуждал!.. Никогда не мог Левкий смотреть на Мстиславского без стра­ ха и почтения. Невольно и неудержимо выползал этот страх из каких-то неведомых Левкию уголков его души и наполнял его всего, как кровь... Страх этот был первородным, проникшим в душу Левкня с кровью его отцов, и потому неистребимым, но он еще был и жестоким, этот страх, жестоким и кощунственным: он рождал в Левкии самое ненавистное ему чувство — чувство невольного почтения к Мстиславскому. Посмотреть только, как сидит он за царским столом, ка”, держится: прям, надменен, независим!.. Спроси незнающего, кто тут царь — на Мстиславскогр укажет! «Должно быть, и он страшится его?!» — подумал Левкий о царе и свел глаза с Мстиславского, стал смотреть на Челяднина... Тут уж он мог дать волю и своим глазам, и своей зл радности. Укрощение смута, сломленная, попранная гордыня и разрушенное до основания могуще­ ство сидело за царским столом в образе Челяднина. Некогда властный, могущественный и Самый чиновный боярин — конюший, чьи -есть и чин считались наивысшими, смелый, непокорный, решительный, отважив­ шийся даже поднять против царя московскую чернь, теперь был тих, не­ заметен и невзрачен: стар, изнурен, изломан, равнодушный ко всему на свете, кроме покоя. Покорность, покорность, покорность — больше ниче­ го не виделось Левкию в нем!. «Уразумел, знатно, бедник, что паче бг~ь живым псом, неже мертвым львом»,— подумал мстительно Левкий о 1 е- ляднине и еще истомней засучил руками. Высокие, узкие створки дверей, густо покрытые золоченым узоро­ чьем, медленно, будто сами собой, растворились... Рынды повернулись лицом к лицу, вскинули над головами топорики... За дверями, в глубине Святых сеней, толпилось десятка два безо­ бразных людишек. Они явно напугались глубокого, пышущего теплом и светом нутра палаты и никак не могли заставить себя переступить ее порог. Наконец один из них решился и, к тому же еще подталкиваемый Юрьевым, вошел в палату. Остальные осторожно, с опаской, как не раз битые собаки, двинулись вслед за ним. Юрьев строго-настрого наказал им, чтоб не смели становиться на колени перед царем, да впустую был его наказ... Лишь вошли в палату и, как подкошенные,— лицами в пол! Все дело царю испортили! С каким торжеством и злорадством изготовился он провозгласить на всю палату: «Встать, Русь идет!» — а тут — на тебе: Русь, которую он собрался пред­ ставить в образе этих несчастных, убогих, но, думал он, гордых людей, вдруг пала по-рабски ниц! И перед кем пала?!. Пусть бы перед ним — не смутило бы это его!.. Так нет же, нет, не перед ним — перед все­ ми, а верней всего,— перед роскошью пала ниц. А ведь он хотел противопоставить их и этой роскоши, и всему этому сытому, ухоженно­ му, ухоленному сборишу, чтоб потерзать, поунижать ненавистных ему, поглумиться над ними и показать им воочию ту силу, которую он в лю­ бой час может призвать для расправы с ними.