Сибирские огни, 1976, №4

Зайцев от непомерного счастья и радостных судорог в горле трудно и долго пил свой кубок... Выпив, он низко-низко поклонился Ивану и по обычаю спрятал кубок к себе за пазуху: поднесенный царем кубок всег­ да оставался у того, кто удостаивался такой чести. Из левой руки царь послал потешельный кубок за дьяческий стол— дьяку Висковатому, и хоть слал из левой руки, кубок, предна­ значенный первому дьяку, был куда драгоценней, чем тот, что перед этим послал из правой — Зайцеву. Тяжелый агатовый кубок, оправленный в золотую скань, отнесли слуги на золотом подносе дьяку Михайле... Притаилась палата — не до пареных кострюков с шафраном, не до хмельного пива!.. В удивленных глазах — растерянность, в открытых ртах — немота... Невиданное тво­ рится! Раньше лишь именитым подносил царь такие дары, а теперь, господи,— глазам не верится! — дьяку! Пусть самому первому, пусть самому важному— но дьяку! Даже Мстиславский не выдержал: жмур- ко скосился в сторону дьяческого стола, шевельнул умащенным усом—■ то ли хотел улыбнуться, то ли сдержал улыбку... Уж кто-кто, а он-то меньше других удивлялся нынешним затеям царя — знал и понимал их причину, но, видать, разум недостаточно хорошо защищал его душу и что-то вздернулось в ней, всплеснулось... Висковатый благодарил царя просто, не витийствуя, не изощряясь в хвалах... Выпил вино, раскланялся и спрятал тяжелый агатовый кубок за пазуху. Иван, выслушав скупую благодарность Висковатого, откинулся на подлокотник трона, громко, с веселой и какой-то заумной укориз­ ной сказал: — Увы мне грешному!.. Горе мне окаянному!.. Ох мне скверному, недостойному даже холопьих похвал! Не царь я — лишь придающий сирым и неимущим!.. За то мне хвала от бога и вечное блаженство... Верно, дьяк...— прошептал Иван, но шепот его был как крик.— Не царь я!.. И не достоин земных похвал! Что тело мое, что душа моя, что мыс­ л и— какому делу великому изжертвованы они?!. Что приискиваю, из­ нуряя их? Присных благ, серебра, злата, роскошества, а иного не вем за собой! А верные мои, слуги мои, подручники мои?!.. Они в беспрес­ танных радениях об отчизне нашей, о Руси-матушке... Они рачительны, ревнивы, благоискусны, они животы свои и статки за отечество покла­ дают... Вон как велика их жертва! Ох мне скверному и недостойному!.. В убогости и скуде несут они свой жребий, а я, окаянный, осторонь по­ чиваю! Чужеспинник я, и раскаиваюсь, раскаиваюсь!.. Посему хочу пить здравие подручников моих, верных моих!.. И славословия им хо­ чу — достойного славословия!.. Иван выпрямился, поднял чашу... — Кто же скажет здравицу в честь верных моих?.. Слышали, их здравие пить хочу! Его быстрый взгляд прометнулся по затаившейся палате — упор­ ный, заумный, чуточку глумливый стоглазый взгляд, не обминувший никого и как будто выхвативший из души у каждого самое ее сокро­ венное и утащивший эту драгоценную добычу с собой, в свое логово — под кощунственно вздымленные брови. — Может, ты, дьяк? — спросил он Висковатого.— Не за льсти­ вость, не за ясные очи твои потешил я тебя кубком и здравием! Знатно, за службу?!. Ты також подручник мой... слуга отечеству, как все иные, сидящие окрест тебя! Восхвали предо мной, грешным и скверным, по­ добных тебе! Висковатый встал, положил руку на грудь, где лежал ^спрятанный под кафтаном кубок, спокойно заговорил: — Государь, не очул ты от меня пущих слов благодарности, но ми