Сибирские огни, 1976, №4

Еше более тягостное впечатление остается от знакомства с воспитательницей интерната Устиньей Викторовной, единственным «офи­ циальным» наставником Сережи Ларикова. Этот персонаж настолько безлик и пуст, что непонятно, зачем вообще понадобилось вво­ дить ее в повесть. Столь же безличен, «пал­ кообразен» и отец Веры Элем Иванович... Казалось бы, ничего страшного здесь нет, все эти «непрописанные» фигуры можно просто отнести к частным неудачам, от кото­ рых не застрахован ни один автор. Подума­ ешь, два-три образа получились бледнее остальных, велика ли беда. Велика, оказы­ вается, потому что, как сказано в аннотации к «Музыкальной зажигалке», автора «инте­ ресуют моральные проблемы современной молодежи, ответственность старших по воз­ расту людей перед младшими». Но вот эта «ответственность» старших перед младши­ ми как раз и не раскрыта в повести. Не на­ делив взрослых героев живыми черточками, не придав им никакой самобытности, автор по сути дела лишил их права быть настав­ никами, воспитателями, учителями. Да и ка­ кие они наставники, эти горе-педагоги, ког­ да они не удосужились даж е сделать самой простой вещи: побывать у Сережи дома, поговорить с его матерью по душам. И ка­ кими умными, проницательными и находчи­ выми выглядят по сравнению с ними Артем и Вера, которые сразу поняли, что все не­ счастья и беды, свалившиеся на голову их подопечного, связаны с ненормальной об­ становкой в семье. И не только поняли, но и сделали все возможное: и в доме Ларико- вых побывали, и даж е до начальства Клав­ дии добрались... Одним словом, хотел того автор или не хотел, но он оказался неволь­ ным союзником В. Муссалитина, потому что в его повести тоже возникла «пропасть» между взрослыми и детьми и снова —- пусть не столь навязчиво и прямолинейно — про­ звучала мысль о плохой профессиональной подготовке наших педагогов, снова школа оказалась ни при чем, роль ее в воспитании свелась к минимуму. Вообще, это нигилистическое отношение к школе, стремление (притом вполне созна­ тельное стремление) принизить ее заслуги в деле воспитания стало одной из характер­ нейших черт нынешней «педагогической» прозы. Не знаю, чем объяснить, но многие авторы просто не любят школы, и эта не­ приязнь особенно проявляется в обрисовке образов учителей. Порой складывается впе­ чатление, что авторы переносятся в детст­ во и вспоминают свои школьные годы с единственной целью — свести счеты с учите­ лями, снова, как в былые времена, «по- шкодить», порезвиться, потрепать нервишки своим наставникам. Только теперь в их рас­ поряжении не бумажные пульки, не голуб­ ки, сделанйые из тетрадной обложки. Теперь они посылают в учителя «снаряды» куда тя­ ж елее и опаснее. Повесть Николая Никонова «Глагол не­ совершенного вида» («Урал», 1975, № 1) — произведение несомненно талантливое, ин­ тересно, остро ставящее многие проблемы воспитания. Вообще, в строгом смысле сло­ ва это даж е не «педагогичская поэма». Ско­ рее ее надлежит причислить к произведени­ ям о военном и послевоенном детстве, по­ скольку здесь налицо все признаки авто­ биографического сочинения: и воспомина­ ния о тяжелых годах «тыловой» жизни; и описание разных уличных приключений ге- роя-рассказчика и его друзей-сверстников — этих полуголодных полубеспризорных маль­ чишек, для которых порция мороженого и пачка «Казбека» — предел мечтаний; и ж и­ вописно воссозданные подробности быта тех лет—толкучки, базарные задворки, под­ воротни, пустыри... Этот суровый военный и послевоенный быт в основном и «воспиты­ вает» главного героя, четырнадцатилетне­ го подростка Толю Смирнова, шлифует, от­ тачивает его характер, превращая его по­ степенно из тихого, примерного «маменьки­ ного сынка» в зубастого, ершистого парня, умеющего и постоять за себя, и дать сдачи, и даж е при случае ловко обвести вокруг пальца самого завзятого ханыгу. Однако, кроме улицы, кроме базаров и подворотен, где герой проходит главные свои «университеты», в повести показана и школа, также сыгравшая определенную роль в судьбе героя. Страницы, посвященные школе, интересны уж е тем, что они повест­ вуют об одном из любопытных и, увы, д а ­ леко не самых славных этапов нашего школьного образования. «Не знаю, почему тогдашнему министру просвещения пришла в голову мысль разобщить мальчиков и де­ вочек в городах по разным школам». Этот «мудрый» акт буквально перевернул всю жизнь героя: мальчик оказался вырванным из привычного мирка; из стен своей малень­ кой двухэтажной школы, где все было та­ ким уютным и родным, он вдруг попал в че­ тырехэтажную мрачную казарму, кишащую «одними крурлоголсвь(мв мальчишками. Парты в этой школе прыгали, на переменах висел гам и вой, по лестницам катился жи­ вой орущий поток, а коридоры напоминали места народных волнений и муравьиные д о ­ роги в самую страдную летнюю пору. В классе с голыми окнами в сплошных квадратных переплетах мне сразу просекли лоб железной пулькой, потом я сел в чер­ нильную лужу, старательно налитую кем-то в углубление скамьи, и в довершение, долж ­ но быть за испуганно-безобидный вид, мне присвоили кличку «Тихон». Картина, что и говорить, малоотрадная, и поначалу вполне сочувствуешь герою, пол­ ностью разделяешь его антипатии, его не­ приязнь к «сорок пятой мужской» — одной из многочисленных средних школ, превра­ щенных с легкой руки чиновников от про­ свещения в подобие бурсы... Но, как изве­ стно, человек обладает колоссальной способ­ ностью к адаптации, может даж е в самых трудных условиях находить и радость, и отдохновение, и возможность работать над собой. Герой ж е Н. Никонова в новой шко­ ле так и не прижился. Наоборот, неприязнь его все усиливается, отвращение все рас­ тет. В соответствии с чем в повести все бо­ лее усиливаются сатирические нотки, все мрачнее становятся краски, когда автор рассказывает о пребывании героя в стенах «сорок пятой мужской», о ее быте и нравах.