Сибирские огни, 1976, №3

напротив Троицкого моста, затрещали заборы, ворота, хлева... Коротки­ ми зойками прорвались сквозь этот тяжелый, разрушительный хряск — истошные крики раздавленных, но ни сметенные заборы, ни поваленные сараи и хлева, ни вопли раздавленных и растоптанных не могли оста ­ новить толпы, не могли ослабить ее яростного и ликующего напора, сое ­ динившего в себе, в своей дикой мощи оголтелую напроломность каждой отдельной души, слепо бросившейся в эту остервенелую сутолочь. Яростный напор толпы разъединил Саву с Фетийьей... Фетинья, о т ­ чаянно бросившаяся защищать Саву от сжавших его со всех сторон креп­ ких спин, плечей, локтей, была в один миг оттеснена от Савы. Понача­ лу она еще пыталась пробиться к нему— видела его, кричала ему, подбад­ ривала, но новый напор толпы, еще яростней вломившейся в заборы и са­ раи, а потом, как оползень, сползшей к Неглинной, растащил их в р а з -. ные стороны — Фетинью к Неглинной, где среди обломков проломивше­ гося льда уже барахталось с полсотни самых неудачливых, а Саву к на­ чалу Большой Никитской улицы, из которой вдруг выметнулись на полном скаку царские охоронники, примчавшиеся сюда кружным путем, чтоб очистить царю путь к Троицкому мосту. Вломившись в^ толпу на полном скаку, они рассекли ее на две части и, поднимая коней на дыбы, люто работая нагайками, погнали большую часть к Бронной слободе и дальше, вдоль Неглинной, до самого Воскресенского моста. Другая часть толпы, меньшая, в которой, по счастью, оказался и Сава, остав­ шись за спиной у царских охоронников, кинулась что было мочи в стра­ хе и панике в противоположную сторону — туда, где за Никитской слобо­ дой начинались арбатские улчбнки, но там их встретили черкесы... Рас­ терявшийся, перепуганный люд остановился... Черкесы их не тронули, не погнали назад, только погрозили нагаиками, а командовавший черке­ сами Темкин зло накричал на них и приказал не двигаться с места. Впервые в жизни Саве было так страшно... С жутью ждал Сава появления царя... Хотелось бежать, скрыться, закопаться, зарыться в землю, как кроту, а он стоял... Хотелось сгиб­ нуть — разбежаться и прыгнуть с крутого берега Неглинной вниз голо­ вой, а он стоял и не двигался с места... Что удерживало его? Клятва ли, данная плотницким? Стыд перед самим собой?.. Или тягостное, отупляющее чувство безысходности? Дол­ жно быть, все вместе,— но все это лежало где-то под спудом его души, как якорь под водой, от которого тянется лишь тонкая цепь: а мысли его были совсем о другом: мысли его были о завтрашнем дне без этих сте­ нающих колоколов, без этого столпотворения, без всего, что ему дове­ лось увидеть и пережить сегодня. И о Фетинье были его мысли... Он думал о ней с тревогой: жива ли она, цела?.. Не затоптали ли ее в толпе?.. Солнце уже подбиралось к середине неба и светило так ярко, что затмевалось собственной яркостью. Издалека, из-за Воробьевых гор, вы­ ползали крутые, как пресное тесто, облака, но вверх, к солнцу, не ползли, а стелились понизу, обминая Заречье, и пропадали где-то вдали, за ста­ рой Ордынской дорогой. Сава, занемев, ждал царя. Вот-вот должен был он появиться и прои- . ти по дороге, мимо него, Савы, а он, Сава, уже окончательно сломленный страхом, даже не пытался собрать в себе последние силы и выполнить то, ради чего он и отправился встречать царя. В ушах у него, сильней, чем звон кремлевских колоколов, звучал простой, рассудительный, но та­ кой страшный и только сейчас во всей полноте осознанный им чей-то случайный упрек: «В день-то такой... да царю поперек дороги!..» Сава сжимался, как червь, как улитка, словно хотел спрятаться в самом себе от этого наваждающего голоса или вытеснить его из себя, но голос не от ступал — жестокий, суровый, как высшая совесть или высший суд,— го-