Сибирские огни, 1976, №3

ми искивать нечего! Изродясь под ними правды не бывано!.. У царя ли­ ше правда... Сава не договорил: колокольный звон, как огонь от ветра, вдруг пе­ рекинулся с Арбата на Занеглименье, промчался, бушуя, от одного его края до другого, переметнулся на Кремль, и вот уже заиграли, заухали, заликовали на кремлевских звонницах бесчисленные колокола... Гулкая тяжесть сдавила воздух, как будто небо вдруг превратилось в громад­ ную гудящую плиту и стало медленно оседать вниз, к земле, спрессовы­ вая воздух и звуки в одну плотную, тяжелую массу, со страшной силой вдавливающуюся в людей, в их тела, в их одежду и даже в землю, по­ тому что гудело все — земля, тело, одежда... Люди замерли, ошелом­ ленные этим яростным гудом меди. Сава даже голову втянул в плечи и сильней прижал к себе Фетинью, словно защищал ее от рушившегося на них неба. В широких глазах Фе- тиньи, неотрывно смотревших на Саву, мучительно бились и ужас, и вос­ торг, и смятенье... Она тихо шептала: «Господи!.. Господи!.. Господи...»— и всякий раз в ее изнывающих глазах прометывался то ужас, то воете рг, тс смятение... «Господи!» — и ужас... «Господи!!» — и восторг... «Госпо­ ди...» — и смятенье... Ошеломленная толпа забыла о Саве, о его дерзком намерении, да и Сава, должно быть, в это мгновение позабыл обо всем, и о себе тоже... Он крепко прижимал к себе Фетинью, напряженно, с тревожной подав­ ленностью глядя в ее большие, теплые глаза, отражавшие, казалось, и его душу, но уже и они, участливо близкие, ободряющие глаза Фетиньи, не могли вернуть в него ту его гордость и ту решительность, которые только что так непомерно выпинались из него. Он приклонился к Фети- нье, камеряясь то ли сказать ей что-то, то ли спрятаться от ее глаз, и тут, перекрывая все колокола, разверзно, как близкий гром, ударил на Ива­ не Великом большой благовестник... Три года молчал он — не было на Москве благих вестей, были только худые: распри царя с боярами, их тайные козни и претыкания, неудачи в Ливонии, которую так и не уда­ лось завоевать и из-за которой пришлось вступить в новую войну, еще более тяжкую и убыточную, голод по многим волостям и запустение — из-за недородов и непосильных поборов, моровые язвы, набеги татар... Три года молчал благовестник — и вот заговорил, заговорил, как в былые времена, содрогая и радуя и взбадривая Москву грохотом своей величавой меди. И по всей, по всей Руси покатилось его могучее отго- лосье: в Великом Новгороде и Пскове, в Вологде и Твери, в Ярославле и Костроме, в Суздали и Владимире, в Туле и Перемышле, в Вязьме и Медыни, в Тарусе и Калуге отозвались великие колокола, благовести Руси, радуя ее и подкупая, суля неведомое, которое в каждой стражду­ щей душе зарождало новые надежды и пробуждало старые... Но — недолог благовестный вихрь, пронесется он, умолкнет опьяня­ ющая медь и останется извечная, неизбывная неприкаянность и новое ожидание новых колоколов. А пока — Русь ликовала, радовалась и хме­ лела от дурманящего звона благовестных колоколов... Зараженная под­ спудными чаяниями, она верила и не перестанет верить, что когда-ни­ будь благовестные колокола прозвонят и на ее празднике. 5 С первым ударом большого благовестника толпа у Троицкого моста, ставшая уже такой громадной, что растянулась вдоль Неглинной от Гра­ неной стрельницы до Конюшей, вдруг стремительно и неудержимо сжа­ лась: всем хотелось быть поближе к Троицкому мосту и хоть краем гла­ за увидеть проход царя... На крайних дворах, выходящих к Неглинной