Сибирские огни, 1976, №3
во время великого пожара, случившегося на Москве лет пятнадцать назад, видела Фетинья столько народу. К Арбату Фетинья с Савой не смогли пробиться — все окрест запру дил народ... Сава решил дожидаться царя близ Кремля, у Троицкого моста, перекинутого через Неглинную между Троицкой и Кутафьей стрельницами. Здесь народ не задерживался: все рвались на Арбат, к Бо рисоглебской церкви, к Воздвиженской — там должно было случиться самое главное, самое большое торжество и самое большое диво. Но у этих церквей смогли занять место только самые прыткие, самые завзятые, те, кто еще до свету, до первых колоколов послазил с теплых печей и по шлепал по хлипкой, мозглой жиже к Арбату, а те, кто поленился или вроде Савы замешкался, те вынуждены были приискивать место где при дется: лезли на крыши, на каланчи, на деревья, даже на заборах поусе- лись, как галочье... Ни одно мало-мальски возвышенное место не оста лось незанятым, а люд все прибывал, прибывал, как вода в половодье, и еще за несколько часов до въезда царя в Москву, громадная, плотно, как семечки в подсолнухе, сбившаяся толпа широко растекалась по прилега ющим к Кремлю улицам и улочкам Занеглименья, а к полудню, когда на Арбате заклекотали колокола, возвестившие о том, что царь въехал в город, уже и возле Троицкого моста, где стояли Сава с Фетиньей, ско пилось полным полно народу. Толпа колыхалась из стороны в сторону, как громадная масляная капля на громадной раскаленной жаровне, и то припирала Фетинью и Саву к самому мосту, бросая их на угрозливо вперенные в толпу кривые лезвия стрелецких бердышей, то оттесняла к берегу, к его скользкой крутизне. Фетинье приходилось работать локтями похлеще мужиков, чтоб не свалиться на лед Неглинной самой и удержать Саву. — Эк, баба!..— засматривались на нее мужики.— Гли-ка — ретива, что бугай в стаде по первогодку! — Ядрена бабеха! — рассыпались куражливые подговорки и задир- ки.— Возьми таку в избу, все углы позакруглит! — А под бок к собе — всю кровю за ночь выпарит! — Да то ж Фетинья!.. Фетинья то!..— узнавали ее многие.— Кабат чица, что под пушками! А с ей Савка-Тараканьи мощи! — Во пара—-воробь и казара! Сава закипал гневом, а Фетинья ласково ошептывала его, унимая в нем гнев торжествующим лукавством: — Вона -они твои мужики... Пуще баб языками хлещут! Чиво ж в вашей мужьей породе такого-непересякого?! Все пересякое!.. А ты-то за них лнешься!.. Не возьмешь меня в женки, Савушка, в аду тебя содом ским деянием мучить будут! — Ох, баба!..— Сава так изнывно-мучительно изламывает лицо, будто над ним уже свершается предсказываемое Фетиньей, а в толпе не унимается кураж — задирки да подсмешки да скоромное балагурство так и сыпятся на Саву и Фетинью со всех сторон. — Никак сосватала ты Савку, Фетинья? Что телок на поворозе за тобой ходит!.. Нешто бабы сватают? — спокойно оговаривается Фетинья, а в глазах лукавая, дерзкая бесстыжесть. Смотрит на Саву, как праведни ца на праведника, и невозмутимо, как о всамделишном, говорит: — Он меня сосватал, и уж к венцу скоро!.. Не лживь, баба,— шипит ей в самое ухо Сава и утыкает вспых нувшее лицо в ворот своего шубного кафтана. Свадьбу шумней на весь торг! — заносчиво отпускает Фетинья, а глаза, устремленные на Саву, становятся еще более праведническими. Да куды ж яму в мужья-то, коли он топором токо горазд? — от
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2