Сибирские огни, 1976, №3

нял весь поход, на ярком, блестящем кармазине показались особенно не­ приглядными, и все, кто был рядом с ним и вокруг него, все увидели эту нищенскую неприглядность его сапог, и под ноги ему вслед за шубой Вя­ земского, начали ложиться кожухи, полушубки, ферязи, зипуны, словно убогость царской обуви застыдила всех и заставила почувствовать ка­ кую-то невольную, неискупимую вину перед ним — вину каждого, каж­ дого в отдельности, как будто эти сапоги были стоптаны в хождении не по tBOHM, а по их, по их маленьким и большим делам, и каждый, бросая ему под ноги свою такую же убогую одежину, стремился хоть так отбла­ годарить его. Иван шел, шел, упорно глядя себе под ноги и не желая или боясь, или не смея смотреть в глаза тем, кто устилал ему дорогу своми кожуха­ ми, кафтанами, зипунами... Толпа расступалась перед ним, опрокидыва­ ясь навзничь всем своим громадным телом, как будто из-под ног у нее выдергивалась земля; сзади, за спиной, еще слышался настырный рокот Ивашкиного баса, допевающего «Казанское знамение», но по всему Арбату, в Занеглименье, в Кремле уже заворковали величальные коло­ кола, нежно и обласкивающе — малые, тяжело и властно — большие, и Ивашкин бас постепенно утонул в этом бурлящем потоке хлынувших с колоколен звуков. Затих, оборвался Ивашкин голос, оборвалась песня, и вместе с ней оборвалась последняя нить, связывавшая Ивана с прошлым. Прошлое осталось позади, там, на площади, перед церковью Бориса и Глеба, где пел Ивашка Нос, где многолетствовали ему и славословили, где слезы, как расплавленная горечь, жгли ему душу, выжигая на ней неистреби­ мое тавро зла, еще не сжившегося'с ним, не вседозволенного, но уже бла­ гословленного его совестью и оправданного ею,— оправданного во имя будущего, того будущего, навстречу которому он шел, подминая под се ­ бя нехитрые одежины московитов. 4 Сава с Фетиньей в это утро тоже вышли встречать царя. Сава поры­ вался идти в одиночку, Фетинья была ему в тягость, ведь не суеглазить, не гвалтовать, не тешиться шел Сава... По великому и важному делу шел он, с дерзким намерением перенять царя где-то на его пути и упасть перед ним на колени при всем народе и вымолить милость плотницким, заточенным почти всей улицей в застенки Разбойной избы за убийство Рышки. Свершись у плотницких это злое дело тремя днями раньше, до того, как пришла из Старицы царская жалованная грамота, миловавшая по случаю рождения царевича всех татей, разбойников и убийц, сошла бы им с рук Рышкина смерть, даже виру не взяли бы с них... А теперь су­ дебные приставы раечли без разбору каждого третьего с улицы и поса­ дили,за сторожи. Беда!.. Дознание учинят дьяки, обыск наведут — все выявится, и все к делу присовокупится: и кобели, навешанные на крю­ ки в мясницком ряду хмельной Савиной братьей, и кулачная здыбка на Кучковом поле, и потасовка в кабаке с бронниками, от которой Сава все еще не может отклыгать. Шатом шатает Саву от вколоченных в его тело коваными кулаками бронников яростных тумаков, но поднялся, неотступ­ ный в своем намерении. Приходили к «ем у бабы с Лубянки, жены тех, ко­ го вкинули в застенки,— с воем, с причитанием, с проклятьем во всем ви­ ня Саву, да и мужики шли — ожуренные, придавленные бедой: «Что же. Савка, робить-то будем? Во всем за тебя мы до исподу шли... Ватажи- лись, во всякую лупцевню лезли, на здыбку ходили и набедили будь- будь!.. Бабы уж крику положили: ин как уморят в застенках кормильцев