Сибирские огни, 1976, №3

бога. Но теперь его слезы, слезы, которые сейчас катились по его рас­ терянному, смятенному лицу, были отмщением ему самому, его слепоте, его наивности, самоуверенности и неразумности, с которыми он высту­ пил добывать себе первенство в этом коварном, злом и жестоком мире. Десять лет!.. Десять лет прошло с тех пор, когда он в такие вот точно минуты был полностью счастлив и все казалось ему легким, доступным, цели была близка и все задуманное им, загаданное, начатое, казалось, свершится само собой — пойдет, покатится, помчится, как пущенные с горы сани!.. Жестока была расплата за свою самоуверенность, за оболыцен- ность, за свое неразумие и короткое счастье, добытое ценой ослепления, свершенного им над самим собой. Но не будь этой расплаты, не свер­ шись над ним-безжалостного суда его разума, принесшего в его душу сомнения, страх и отчаянье, он и сейчас бы лил восторженные слезы под громогласные стенания колоколов и с умилением слушал бы велеречи­ вое скучище поповских пбхвал и возблагодарений, Слезы, катившиеся сейчас по его лицу, были совсем иными слеза­ ми. Это были последние слезы его опрометчивой молодости, последняя слабость его окрепшей, победившей самое себя души. Слезы же мяту­ щейся совести еще не родились в нем, не выгорчились, не высолонились, совесть еще молчала в-нем — немая, безропотная, соучастливая... Иван стоял посреди площади, обессилевший от растерянности и истомы, .слушал неумолкающее, безудержное «Многие лета», растра­ вившее толпу до яростной оголтелости, и плакал... Слезы жгли ему ще­ ки, он чувствовал как их ^отрезвляющий огонь разжигает в нем злую радость и торжество — торжество за свою победу над самим собой, и ему хотелось прямо здесь, на площади, опуститься на колени и кри­ чать— кричать заместо молитвы: «Господи, как несчастен я был, как слеп и ничтожен в своей неразумной возносливости!.. И ты наказал ме­ ня, господи!.. Враги торжествовали надо мной и над делами моими!.. И желания мои были похотливы и неразумны, и разум мой был расслаб­ лен и немочен! Враги ублажали мои похоги лестью, славословили мне и курили, и разум мой был в их воле, и я ходил по их мысли! И гордость моя не была гордостью, и величье мое не было великим! Я был жалок, грешен, преступен!.. Избранный тобой к великому, я погряз в нич­ тожном — в похотях, в себялюбии, в лести!.. Власть свою, тобой даро­ ванную, я раздавал по чужим рукам и мнил, бедник, что добром и со­ гласием с низкими я творю великое и правое! Но, господи, ты зрел: доб ­ ро мое было злом, преступным и страшным злом, ибо оно было слабым, бессильным и неразумным! А согласие мое с низкими было покорностью им! Деяния низких венчали меня, а не царский венец, что был предо­ пределен мне тобой, и который я с благоговением и гордостью возло­ жил на себя!.. Возложил, господи, но по слабодушию своему и слепости разума своего осквернил я предопределение свое, и кара сошла на ме­ ня: нет в моих руках власти, нет торжества над врагами!.. Но я прозрел, и разум мой и воля моя обрели силу и крепость!.. И я клянусь тебе, гос­ поди, клянусь: я не отступлю! Не отступлю, господи!.. Не отступлю!..» Ему хотелось крикнуть это слово на всю площадь, на всю Москву,— крикнуть зло и радостно и так громко, чтоб заглушить оголтелую ра­ дость Фолпы и содрогнуть ее беспощадностью своей клятвы, но вместо этого он тихо, совсем тихо проговорил: — Слава господу, святые отцы, что дарован нам час сей, радость его великая и торжество!.. Слава господу, что вернул нас невредимыми в дом наш и дни наши наполнил благополучием! Да не оставит он нас и впредь!..— Иван быстро перекрестился, смахнул со щеки последнюю слезу и, стараясь не торопить шага, пошел через площадь узким про­ ходом, еще сохранявшимся между церковью и рядом бояр. От паперти,