Сибирские огни, 1976, №3

чаянное, как причитание. Мгновение тишины пронзило висевший над площадью шум. Радостная затаенность, как испуг, на миг охватила тол­ пу, но только на миг!.. Последнее, пронзительное: «Едет!..» — накрыл тысячеустый, рокочущий восторг, и через площадь стремительно прока­ тилась тяжелая волна буйной разноголосицы. Мстиславский придержал коня, выжидающе посмотрел на виднею­ щийся вдали за Арбатом высокий шатер арбатской вежи. Оттуда долж­ ны были подать знак, когда царь станет подъезжать к Арбату... Знака не было, радость изождавшейся черни была преждевременна, царь еще ие подъехал к Арбату, и Мстиславский опять попустил поводья... Задумавшись, он проехал вдоль ряда дьяков до самого конца. По­ зади дьяков стояли подьячие, стряпчие, посольские и судебные приста­ вы, городские старосты... Тут уже было победней — не было дорогих шуб и собольих мурмолок, все больше кожухи да полушубки да бараньи треухи, не было и породистых лошадей, а многие так и ■вовсе были пешие... Мстиславский с брезгливой поспешностью стал разворачивать коня и вдруг увидел Малюту... Малюта стоял в толпе, теснившейся рядом с приказным людом,— страшное лицо его сразу бросилось в глаза Мстиславскому. На мгно­ вение взгляды их встретились... Неприятная охолоделость, защекотав­ шая под языком и в горле, заставила Мстиславского сглотнуть слюну. Он уже знал Малюту: прибывший в Москву Малюта явился в думу и, безошибочно выбрав среди прочих бояр его, Мстиславского, молча су­ нул ему под нос царский перстень. Точно так же, как и сейчас, защеко­ тало тогда у Мстиславского под языком и растеклась по горлу оском- ляющая холодность. Не царский перстень в.руках этого человека пора­ зил Мстиславского — царь довольно часто снижал с пальца свою печат­ ку, чтоб уполномочить исполнителей своей воли,— сам этот человек по-, разил его, поразил до глубины души, до самых-самых ее укромин. В нем было что-то такое, чего Мстиславский ранее никогда не видел в лю­ дях... Малюта как будто вышел из самых глубин ада, чтоб одним своим видом напоминать людям о неотвратимости и беспощадности кары. Страшная, зловещая угрюмость, сквозь которую не проглядывало ниче­ го человеческого, и взгляд, которого не бывает даже у затравленного волка, навевали такую жуть, что казалось, будто смотришь в глаза са­ мой смерти. Он сурово объявил тогда в думе, что привез царских израд- цев, пойманных животами по’ царскому слову, и предупредил, чтоб не смели вступаться в его дело. Больше в думе он не появлялся... Мстиславский нарядил за ним тайную слежку, но, кроме того, что по ночам Малюта спит в застенке, под дверью темницы, в которой дер­ жали привезенных им опальников, да того, что днями толчется в Ки- тай-городе на торгу, сиживает в кабаках да присматривает за подворь­ ем Данилы Адашева, ничего большего тайные доводцы не довели. Мсти­ славскому, однако, и того было достаточно, чтоб догадаться, какое по­ ручение царь дал этому человеку. Он чуть-чуть поуспокоился — царь как будто бы не замышлял пока ничего коварного, и дело Малюты было самым обыкновенным, к тому же один из привезенных им на Москву опальников был дальним родственником Алексея Адашева, недавнего могущественного царского любимца, и это тоже обадривало Мстислав­ ского: он рассчитывал, что царь в первую очередь займется расправой над родственниками и бывшими единомышленниками Адашева и на некоторое время оставит бояр в покое. Но Малюта, сам Малюта, не шел у Мстиславского из памяти, и каждое воспоминание о нем по-прежнему заставляло его сжиматься от жгучего озноба, устремлявшегося горлом прямо к нему в душу. Вот и сейчас холодная сгусткость вползла к нему в грудь и присосалась, как пиявка, к самому сердцу. Мстиславский вздыбил коня, безжалостно секанул его плеткой