Сибирские огни, 1976, №3

лостей и добродетелей рожден сей человек. Иной царь нужен нам, кня- же, иной... Вельский восторженно и яростно загремел цепью, а Мстиславский, Подхватившись с рогожи, опасливо приблизился к двери, прислушался... Свет от притухающего факела беспечно распластался по черным стенам, по низкому своду, ярким, расплывчатым пятном пропечатался на лице Вельского, и, казалось, не факел, а лицо Вельского — восторженное, оп­ рометчивое, смешливое — излучает этот свет, излучает нарочно, чтоб подразнить, посмеяться над опасливостью Мстиславского. — Ох, князь Иван...;— Мстиславский с сожалением вздохнул.— Не выйти тебе отсюда! Опрометчив ты... Послушайся меня, покуда не поздно. — Я знаю — он все может...— Впервые за все время своего разгово­ ра с Мстиславским Вельский согнал со своего лица беспечную улыбку и взгляд его тревожно и растерянно метнулся к Мстиславскому, и даже не к Мстиславскому, а к факелу в его .руке, свет которого, должно быть, олицетворял для него в это мгновение все то, что он страшился потерять. Мстиславский понял, что Вельский боится царя, и это как-то сразу приблизило его к нему, потому что он и сам боялся Ивана, и в предстоя­ щей борьбе он не поставил бы рядом с собой человека, которому царь не внушал бы страха. Такой человек был опасней труса. . — ...Но я не боюсь его! — сведя глаза с факела, сказал Вельский, вновь напустив на себя самоуверенность.— Он никогда не казнит меня, тебя — також! Разве что за самую черную измену... Он пол-Москвы вы- казнит, а нас с тобой не тронет! Потому, князь, что лютость его никогда не осиливает в нем разума. Вот что крепче всего будет беречь нас, князь, — мудрость его! Она никогда не позволит ему обрубить сук, на котором держится он сам. Мы с тобой, княже, и есть Гот самый сук... Страсти, вожделения, цесарство, которым он надоумился еще в наусие...1 Они за­ хватили его так сильно, что ему некогда править своим государством, своей всея Русью!.. Ему. бы с самим собой управиться. Вон как треплют его страсти! На бел-свет весь глаза распалил — повсюду волю и власть свою утвердить тщится! Да разумеет он, что без Руси ему ходу на куг- ник лише... Мы, княже, тянем следом за ним сей богатый воз, из которого он берет все, что ему потребно! И он будет беречь нас!.. И иных не впря­ жет, понеже иных он ненавидит более, чем нас. Своим боярам, искон­ ным, он люто не верит: больно уж они его выпугали за его болезнь... Нас, княже, нас он будет держать впереди всех. И меня он выпустит от­ сюда, вернется — и выпустит! И мы еще с тобой гораздо поразмыслим, как нам его в волчью яму замануть! 3 Февраль отпуржил, отгремел в студеные литавры и унесся куда-то на своих белых ветрах, оставив по-под заборами, под избами, в затинах, в тупичках и тесных московских закоулках белые, вспухшие сугробы, по­ хожие на сдобные хлебы. Март, будто вырвавшись из-под стрех после вольготного зимовья, сразу же напустил тепла, и в одну неделю пышная сдоба сугробов опала, ужалась, стал!а серой и черствой. Под ногой за­ хлюпала сизая, как простокваша, жижа, а по крышам, на водостоках, по- ссучились тугие водяные жгуты, принявшиеся хлестать землю длинными, расчаленными концами и смывать с нее эту сизую жижу. В Китай-городе, в Зарядье — на Великой улице поочистились от сне­ 1 Н а у с и е — отрочество.