Сибирские огни, 1976, №3

тот занимал в думе. Репнин ведал Поместным приказом и был связан с мелкопоместным служилым людом, с дворянством, с детьми боярскими ', получавшими от царя земли и поместья «в оклад» за их военную служ ­ бу. Поместные люди были главной силой армии. От того, на чью сто­ рону встанут поместные люди, мог зависеть в конце концов и исход борьбы царя с боярами. Иван это очень хорошо понимал, недаром же в последнее время он так широко и щедро начал раздавать земли и по­ местья своему воинству и уже, несомненно, рассчитывал на его поддерж­ ку. Но на этой широкой ниве могли посеять свои семена и бояре, и луч­ ше Репнина этого никому не сделать. Открыто поговорить с Репниным Мстиславский не решался — велик был риск: чужая душа — всегда яма, где легко сломать себе хребет. Мстиславский искал удобного случая, стараясь безошибочно рассчитать каждый свой шаг на том пути, который мог привести его куда угодно, но скорей всего — на плаху. 3 Москва ждала возвращения царя. На улицах, на длощадях, на тор­ гу, в кабаках, в каждой избе, на каждой паперти был один теперь раз­ говор — о царе, о победе... Все другое отступило, затмилось этим собы ­ тием. Зимняя проголодь, изнужденность, непоеильность тягла, тревоги, страхи — все, все это забыто! Подступающая весна тоже несла радость, и, скорей всего, это и бы­ ла истинная радость, принесшая в души московитов предчувствие неиз­ бежных перемен, которую они спутали с охмелением — с охмелением от той выпитой натощак чары, что поднесли им на торговой площади бояре. Они выпили эту чару единым духом, и почудилось им, что про­ шлое отступилось, повернуло назад, и в распахнутые настежь ворота их судеб уже вошло радостное будущее, которое они насулили сами себе. Но прошлое не отступило, не осталось сзади, оно осталось с ними и не­ заметно для них каждый день превращалось в то самое будущее, кото­ рое они с такой радостью ждали. 4 Каждое утро, прежде чем разойтись по приказам, бояре подолгу за­ сиживались в думной палате. Вот-вот должен был вернуться царь, и бояре пользовались последними днями своей свободы. Встревоженные, но неизменно вальяжные и надменные — лихие на слово с меньшим и каверзные со старшим,— они засиживали и заговаривали в думе свою тревогу. Тяжелой испариной исходила из них сытость, опяленная в сте­ ганые ферязи и кафтаны, поверх которых — худо, если одна! — пышно стобурчились шубы, ублажая их самодовольство. Боже упаси предстать перед другими не чиновно, просто — без шубы, в одном кафтане... Если царь созывал в зиму бояр — на совет, на переговоры с посла­ ми, на пиры, то, помимо прочих указов, непременно указывал, чтоб быть всем без шуб, иначе не увидеть бы ему за шубами своих бояр, а если при каком-нибудь деле — на улице, на морозе — нужно было быть в шу­ бах, то указывал, сколько можно было надевать: «Быть об одной шубе!». Только в самый лютый мороз мог указать: «Быть о двух шубах!» — и больше царского указа никто, как бы знатен он ни был, не мог надеть 1 Д е т и б о я р с к и е — этим термином обозначалась сословность, а не буквально дети бояр.