Сибирские огни, 1976, №3

он поведет себя, что будет делать — об этом теперь даже загадывать было страшно. Когда в думе вспыхивали страсти и бояре, даже самые степенные и разумные, начинали набычиваться, трясти бородами и кричать, что устранятся от дел или отъедут в Литву, Мстиславский только со­ крушенно покачивал головой — понимал он, что этим царя не возьмешь, не запугаешь, только сильней разозлишь и сам себя обезоружишь перед ним. Тесть его, князь Горбатый, устранился от дел, затворился на сво­ ем подворье и сидит уже два года в добровольной тюрьме. Непримири­ мый, но и бездеятельный, готовый гордо положить голову на плаху, но не покориться и не переступить крестоцелования. Уверен Мстиславский, что, если царь пересилит бояр, первый, кому он отрубит голову,— будет Горбатый. А вторым будет Головин — и не потому, что он родственник Горбатому, шурин его, а потому, что отчаянней противника, чем Голо­ вин, в думе у Ивана нет. Род Головиных известный на Москве: Головины — потомственные государевы казначеи: и отец его, и два брата ведали великокняжеской казной. Отец— при князе Василии, отце Ивановом, а братья уже при самом Иване. Давние приверженцы Шуйских, они во всем и до конца были с этим могущественным родом. Особенно крепок был их союз во время боярских усобиц — в малолетство Ивана, когда Шуйские долгое время были единовластными правителями на Руси. Но после того, как Иван расправился с Шуйскими, пришлось отступить в тень и Головиным. Младший Головин, несмотря на все это, не погнушал­ ся, однако, царской службой, надеясь, вероятно, что молодой царь не на­ рушит обычая и сделает и его казначеем. Но этого не случилось. Иван был злопамятен, и приверженец Шуйских напрасно ждал его милости. За десять лет службы Головин дослужился до окольничего, да и то только благодаря Адашеву, который ввел его в думу, рассчитывая обре­ сти в его лице соратника. После опалы Адашева Головину уже не на что было рассчитывать — дальше окольничего он вряд ли бы пошел,— и вот тогда-то и заговорила в нем скрывавшаяся долгое время ненависть к царю. Дерзко повел себя окольничий: с тех пор, как великий князь Иван Васильевич, завершив постройку Кремля, запретил, под страхом торговой казни, проезжать верхом, в телеге или в санях через весь Кремль кому бы то ни было, кроме себя и митрополита, никто не отва­ живался нарушить это незыблемое правило, а Головин отважился — на­ рочно, чтобы бросить вызов царю. Царь, не колеблясь, выполнил указ своего деда — Головин был бит батогами на торгу, и в годовой росписи по службам, которую царь делал в конце каждого года,— обычно в ,авгу ­ сте1.,— ему не было прописано место службы. Он был оставлен в Москве для «сполошной потребы»2— без жалованья, на своих кормах, чем без­ мерно гордился и, должно быть, не понимал еще, что эта отставка от службы грозила ему гораздо большим, чем потерей последних надежд стать казначеем... Он был обречен, так же, как и Горбатый, и в борьбе с Иваном — ни в тайной, ни в явной — уже не мог быть полезным. Мсти­ славский и не жалел о Головине — не такие люди должны были продол­ жать борьбу с Иваном! Не такие!.. Головин — сошка! Кряжистый дуб — Горбатый (вот о ком жалел Мстиславский!), но благородство породы не позволяло Горбатому стать на тот путь, который предлагал ему Мсти­ славский. Горбатый был слишком горд, чтобы сносить от царя униже­ ния, слишком прям и смел, чтоб не показать ему этого, и слишком че­ стен, чтобы нарушить присягу, данную царю, и подняться против него, ^же почти два года Мстиславский не виделся с Горбатым — не ездил к нему на подворье, хоть и был его зятем. Не боялся Мсти- 1 В августе — д о 1700 года на Руси новый год начинался с сентября месяца, 2 С п о л го ш н а п о т р е б а — чрезвычайная необходимость.