Сибирские огни, 1976, №3

гораздо глубже, чем его товарищи по рабо­ те. Самый близкий ему среди, них, Рудольф Добрин, или просто Ольф, как-то даж е про себя подумал, что «Дмитрию нельзя зани­ маться физикой». К тому же Кайдаиову хо­ тя и не чуждо ничто человеческое, абсолют­ но не знакомо разумное самоограничение в работе, он привык ставить перед собой са- Mt^e сложные, иной раз -почти неразреши­ мые проблемы и .выкладываться весь, без остатка. Таким предельно собранным, без­ оглядным максималистом, наделенным по­ вышенным чувством ответственности был он на студенческой скамье и даж е еще раньше, таким остался позднее, когда стал во главе небольшого коллектива сотрудни­ ков физической лаборатории, сразу выде­ лившись и тут и со временем заслужив у коллег безусловный и весьма значитель­ ный авторитет. Герой романа может благодарить судьбу: она дала ему многое и, прежде всего,— со­ лидный запас прочности, нравственной стой­ кости, благодаря чему он с честью выходит из труднейших испытаний, наделила успехом, любовью и, наконец... одиночеством. Когда.в тридцать с небольшим лет он стал докто­ ром наук и автором оригинальной концеп­ ции, пересматривающей основы современ­ ной теории элементарных частиц, голова у него не закружилась, не притупилось чув­ ство вечной неудовлетворенности. Осознал он в конце концов и исчерпанность мучи­ тельно-неопределенных отношений с женой и глубину нового чувства к Жанне Алексее­ вой. Сложнее было преодолеть ощущение «полной, почти абсолютной отрешенности от пространства и времени», от работавших рядом людей, в сравнении с которыми он все с большей тревогой начинал себя чув­ ствовать путником, ушедшим далеко впе­ ред. А что там, впереди — холодный свет истины, как доказательство ложности и бесперспективности многочисленных попы­ ток приблизиться к ней, «сооружение тупи­ ка», опровергающее выводы, достигнутые ценой кропотливого труда его самого и ру­ ководимых им людей, выход один на один к новым сомнениям и вон.росам? Есть от чего задуматься, а быть может, и надло­ миться, даж е такому сильному человеку, как Дмитрий Александрович. Кульминационный момент романа — изо­ бражение внутреннего кризиса героя, при­ ведшего последнего к мыслям о необходи­ мости на время уйти из науки и к неожи­ данному для всех, кто его. знает, отъезду на Сахалин, в небольшой рыбацкий посе­ лок. Подоплека этого поступка, окружена некоторой загадочностью, нарушающей мо­ нотонное течение романа. И окончательный ра фыв с женой, и крайнее переутомление объясняют, как явствует из признания с а­ мого Дмитрия, далеко не все. Сомнения н а­ учного, творческого порядка, потребность сосредоточиться на проблемах, которые он привык решать сам, не перекладывая на плечи кого-то другого? Это уже точнее и близко к авторской точке зрения. По ведь имеется еще логика сцепления обьективно существующих и хотя бы частич­ но отраженных в произведении обстоя­ тельств. Именно логика, а не арифметиче­ ская сумма тех или иных фактов, произ­ вольно прикладываемая к персонажу. По­ вествуя о духовной эволюции своего героя, писатель не очень-то считается с ней. Усло­ вия, в которых из пытливого, наделенного честолюбивым задором юноши формирует­ ся зрелый ученый и руководитель, искусст­ венно отгорожены от живой, многогранной действительности, словно отголоскам боль­ шого мира не дано проникнуть в келью современного Фауста... Сначала, на студенческой скамье, все скрашивал оптимизм молодости.* «Через пятнадцать секунд после звонка мы уже ра­ ботали. Мы научились полностью отклю­ чаться от всего обычного и житейского — настолько необыкновенным было все, что происходило здесь. Это была какая-то ин­ теллектуальная вакханалия, языческая ор­ гия мыслителей, фанатическое служение единственному в мире богу — физике». Пройдет не так много времени, и психоло­ гические результаты подобного «отключе­ ния» отзовутся в душе Дмитрия болью и растерянностью, причем, на данном этапе автор еще не закрывает для него путей вы ­ хода в большой мир. В первой части про­ изведения рассказывается, как однажды, зо время учебы в университете, Кайданов по­ лучил письмо из родного города. С прияте­ лем у них произошел разговор о том, надо ли считать их прошлое «настоящей жиз­ нью». Получилось так, что покойная, мать и брат, с которыми столько лет прожито вместе, вспоминаются Дмитрию все реже, в письмах же — одни «здравствуй и прощай». Подобная забывчивость лично ему пред­ ставляется не совсем естественной: не дол­ жны ведь они быть «людьми ниоткуда», не чувствующими благодарности, к тем «рай- городишкам», где прошли их юные годы. Д а и не мешало бы получше знать, чем жи­ вут обыкновенные люди, понятия не имею­ щие обо всех их ученых материях. И вот он в гостях у брата, работающего все на том же заводе, где начинался и его, Дмитрия, трудовой путь, и на могиле матери, рано сошедшей в могилу, но успевшей поставить на ноги обоих сыновей, и в том уже полу­ забытом времени, когда он жил целиком ожиданием будущего... К сожалению, в дальнейшем эта тема фактически исчезает и.з романа. Юношеский девиз «прежде всего — уравнения и форму­ лы, а потом уже все остальное» не утра­ тил притягательности и для зрелого Кайда- нова. Лишь изредка ему каж ется, будто что-то все же им утрачено, порваны какие- то связи: «Если бы можно было не думать об этом, только работать, работать, не тра­ тя сил на- бесплодные сомнения. Как те чу­ даки не от мира сего из лживых легенд об ученых... Можно подумать, что эти гени­ альные чудаки жили только ради своих уравнений и формул. Может быть, это и так... Но я-то наверняка не гений. Д а и вряд'ли это верно. Живое может жить толь­ ко .ради живого, а не .ради абстрактных идей. Чтобы жить, надо от кого-то брать, надо отдавать самому...». . Слова, правильные, но, увы, их можно обернуть против самого героя и стоящего за его спиной автора. Слишком мало у Дмит