Сибирские огни, 1976, №3

вполне заурядны , ничем не примечательны. Ну, поссорился с женой и вот на протяж е­ нии нескольких недель ночует по углам, у знакомых. Скучает по маленькой дочери, иронизирует над своим положением и, з а ­ хлестываемый производственной текучкой, тоскует по нормальной семейной жизни. Р а ­ зумеется, на службе — а Зорин работает прорабом на стройке — его бытовые неуря­ дицы перестают быть секретом, ему сочув­ ствуют, хотя находятся и такие, что, радея о чистоте нравов, готовы к незамедлитель­ ным оргвыводам. Самому ж е Зорину, да и нам вместе с ним, важнее понять, что ж е произошло в его жизни и почему ему и винить-то особенно некого. Он ли виноват или его жена, по-своему любящ ая дочь и д орож ащ ая налаженностью домашней жизни, что их повседневные отношения ста­ ли напоминать своей заученностью моно­ тонный ход часового механизма, которому противопоказана и сам ая м алая встряска? И почему его к сорока годам так закрути­ ло, что он, толковый и добросовестный ин­ женер, профессиональный жребий избрав­ ший по призванию, постепенно не только там за книгами по специальности или худо­ жественной литературой, а и за периодикой- то давно перестал следить и внешние пере­ мены вокруг себя почти не улавливает? Социолог имеет полное право воспользо­ ваться произведением В. Белова как мате­ риалом для раздумий об издержках урба­ низации или, допустим, о проблеме свобод­ ного времени, да мало ли о чем. Многих же читателей, в том числе тех, кто не особенно склонен к четким обобщениям, просто об­ ступят мысли о нелегкости того, что зовет­ ся человеческим счастьем. В о всяком слу­ чае, нет никаких неясностей относительно авторского нравственного идеала и стрем­ ления писателя с его помощью высветить те скрытые в герое возможности, что не позволяю т последнему превратиться в озлоб­ ленного и теряющего свое человеческое до­ стоинство неудачника. Смысловая емкость произведения В. Белова находится, на мой взгляд, в прямой зависимости от его уме­ ния слить воедино «производственный» и «личный» аспекты повествования, в ре­ зультате чего основной образ повести про­ изводит впечатление подлинной объемности и жизненной полноты. Хочется напомнить очень справедливое замечание недавно ушедшего от нас критика и литературоведа Б. Л . Сучкова в одной из его последних статей. «Критике над­ лежит,— писал автор,— видеть современный литературный процесс не в отдельных ча­ стях, не членить его на обособленные сег­ менты — рабочая тема, «деревенская про­ за», тема интеллигенции и т. д.,— а воспри­ нимать его в целокупности, ибо объект ли­ тературы не профессия, а человек... Нетруд­ но заметить, что наиболее крупные достиже-' ния отечественной литературы последних де­ сятилетий были осуществлены на путях со­ циального повествования, где и обстоятель- » ства, и внутренняя жизнь человека не р а зъ ­ единены и не противостоят .друг другу, а находятся в диалектической взаимосвязи, где характеры не иллюстрируют обстоятель­ ства, а обстоятельства не становятся инерт­ ным или негативным фоном для внутренней жизни человека»1. К сожалению, современному герою в се­ годняшней прозе порой явно недостает мно­ гогранности его реального жизненного про­ тотипа. Несмотря подчас на тщательную прорисовку автором духовного облика пер­ сонаж а, он все-таки выглядит упрощенным: диалектика характера больше постулирует­ ся, чем реализуется в силовом поле взаим о­ действия с конкретными жизненными об­ стоятельствами и условиями социального бктия личности; динамика подменяется статикой. В интересном, своеобразном по замыслу романе Б. Бондаренко «Пирамида» («В о л ­ га», 1974, № 10—12) центральный образ не­ сет почти всю идейную и психологическую нагрузку, а к концу произведения видишь, что для него это почти непосильное бремя. Причина ж е — в слишком эмпирической и потому поверхностно-иллюстративной трактовке автором обстоятельств, формиру­ ющих внутренний мир героя, его понима­ ние нравственного долга, отношение к ок­ ружающим. Конечно, задача, стоявш ая перед моло­ дым писателем, имела особые трудности. Мир науки, искания и борьба ученых спра­ ведливо считаются весьма нелегким для ос­ воения литературой материалом. С точки зрения кое-кого — даж е и непреодолимым. «К ак изобразить психологию творчест­ ва,— писал несколько лет назад один из критиков,— если предмет творчества не на­ гляден? Бели он — математика или теоре­ тическая физика? Слово вещественно и име­ ет дело с вещами. .Здесь же наступает ц ар­ ство знаков, цифр, условностей. За ним стоит громадная и нерасшифрованная сложность... Этот «барьер слова», видимо, непреодолим .в литературе» 2. И вот перед нами роман, где главным делом персона­ жей и является как раз эта сам ая пугаю- гце-абстрактная теоретическая физика с ее элементарными частицами и слабыми взаи­ модействиями, нейтрино и антинейтрино... Надо отдать должное автору, физику по профессии, знающему этот мир «из первых рук»: вводя в него читателя, он нигде не злоупотребляет его терпением и строит свой рассказ так, что, будучи не в состоянии проникнуть в суть различных физических идей, мы, однако, схваты ваем общий смысл научных исканий героя романа, молодого талантливого ученого Дмитрия Кайдаиова. Кайдаяов, как характеризует его автор,— человек особого склада. Он обладает спо­ собностью оставаться всегда невозмутимым и любую неудачу, если речь идет о сфере его профессиональных интересов, «воспри­ нимать как что-то естественное, почти не­ избежное». П равда, подобная невозмути­ мость есть лишь следствие редкого сам ооб­ ладания и застенчивости натуры и обхо­ дится ему недешево: ведь каждый творче­ ский срыв или ошибку он воспринимает 1 «Вопросы литературы», 1974, № Б, стр. 12. 2 И З о л о т у с с к и й . Тепло добра. М., 1970, стр. 141.