Сибирские огни, 1976, №3
Он был выставлен в городской ратуше, и ежедневно городской клерк (Татьяна Ж у кова из Д ом а Дружбы , которая расска зы вал а мне эту историю, очень настаивала на точности терм и н о в)— так вот, не мэр, не просто чиновник, а г о р о д с к о й к л е р к ежедневно переворачивал в аль боме одну страницу. И ежедневно перед зданием ратуши вы страивалась длинная очередь... Я видела молодежные демонстрации в П ариже и Руане, пикеты в шахтерских го родах той ж е Шотландии. И все же имен но в Испания во мне забуш евал классовый дух гражданской войны. Когда в студен ческом городке М адрида взвод конной по лиции при полном вооружении деловитой такой полурысью подался в сторону фило софского факультета, у меня руки-ноги заныли от желания кинуться, опередить, предупредить, ввязаться. И не только у меня. Тихая писательская дочь Марина прошептала: «Ой, свернем туда...» — и в гл азах ее светилось отнюдь не туристское любопытство. К азалось, сверни мы «ту д а» да распахни автобусные двери, Марина быстренько вспомнит, что «булыжник — оружие пролетариата» или еще что-нибудь не менее практически полезное. В парке К аса дель Камно было не до пиний, не до отдыха, не до городской па норамы. Мы вспоминали, как о н и шли на л а с , и искали взглядом тот мост, на' котором захлебнулась их первая танковая атака. Корриды кончились еще в октябре, но главную арену мы все-таки посетили, по резвились на ее плотно утоптанном песке, понзображали кто — тореро, кто — быка... И заглянули в музей, где над входом скромно и деловито висели подлинные картины Гойи на тему тавромахии, где с фотографических, живописных и скульп турных портретов глядели гордые и краси вые тореро (еще живые и уж е мертвые), а со стен таращились головы быков, голо вы-чучела, в шкурах, при рогах, и к аж д а я — со своим характерным выражением. А возле арены стоял скромный памятник, поглядев на который, захотелось обратить ся с мягким и ненавязчивым упреком- к роженицам, спасенным от смертельной горячки, к автомобилистам, неаккуратно перемешавшим свои хрупкие члены с про- бензиненными частями машины и все же оставшимся в! живых, и к ряду других заинтересованных лиц. Никому из них не пришло в голову скинуться хоть на м а ленький памятничек изобретателю пеницил лина доктору Флеммингу. А вот мадрид ским тореро такое в голову пришло, по тому что помирали они чаще всего не от смертельности самой раны, а оттого, что бык своих рогов не стерилизует. Трога тельный такой памятничек, ни тебе симво лики, ни тебе модерна: доктор в креслице, перед ним тореро <— в полном облачении, с косичкой — на одно колено стал... Д а и сам Мадрид — огромный, наряд ный, чистый, прекрасный город... И все-таки я кончу свой затянувшийся рассказ не им. А маленьким местечком по дороге от столицы к Эскориалу. Там, в ска л ах С ьерра-Гвадаррам а, сооружен мемо риал, поименованный Долиной павших — самый величественный и самый лицемерный памятник из всех, виденных мной когда-ли бо. Каудильо Франко называю т его д у хов ным архитектором... П редставьте себе, прежде всего, возвышающийся на стопяти десятиметровом скальном основании стопя тидесятиметровый же крест. Он виден и зда л е к а— в ясную погоду весь, в пасмурную— полускрытый облаками... У его подножия— фигуры четырех евангелистов, каж д ая в двадцать пять метров высотой. Говорят, что на поперечине креста могут свободно р азъ е хаться две легковые машины. А рядом с крестом, ниже и правее его, в сплошной скале вырублен длиннющий и высоченный тоннель, который представляет собой подземную, точнее, подскальную цер ковь. Собор. Его свод выложен рустован ным, прямоугольниками, камнем, но в спе циально оставленные просторные продолго ватые «окна» виднеются выходы дикой скалы. Стены затянуты гобеленами. Возле входа внутри — две фигуры, гигантские, изваянные в той напыщенной манере, когда мышц — нет, движения — нет, есть статич ное надутое величие и обтекаемые плоско сти форм. Распятье, орган — все как в нор мальном соборе. Небольшие часовни — по бокам, В центре — плита, прикры вающая прах Примо де Риверы. Его парадная могила. Официальная пропаганда утверждает, что Долина павших — это памятник в с е м погиб'шим в гражданской войне. Всем сы новьям Испании, И фашистам, и республи канцам. Они-де братски обнялись в бр ат ской этой могиле. Но — маленькая подроб ность. Дело в том, что долбил скалу не Франко, разумеется, и д аж е не платные р а бочие, а пленные республиканцы. Узники размещенного здесь концлагеря. И тем из них, кто, надорвавшись на адской работе, не поспешил сам в мертвые объятья своих недавних врагов, тем помогли это сделать. Около четырнадцати тысяч республиканцев были здесь расстреляны. А потом —. да! — уложены в общие братские могилы. У важ аю мертвых. Чту обычаи каждого народа, какими бы они мне ни казались: до стойными или странными, мудрыми или не очень. Я, ей-богу, человек мирный и добро желательный. Но когда полуслепой писа тель, ведомый своей дочерью, споткнулся о надгробную плиту, а затем наступил на украшавший ее венок и побледнела от этого кощунства тихая н аш а М ария-Роса, я по чувствовала, что прямо заФ ^ ась от злобной, мстительной радости: так тебе и надо, мер завец, убийца, мало еще, мало! Братание?! Тогда почему ж е ты — тут, под плитой, под венком, и по тебе — ежегодные поминки, а слава и гордость нации, ее поэт — не рядом с тобой, нет — неизвестно где, зары т как со бака, ни креста, ни куста над ним! Ненавижу фашизм. А з а что боготворю искусство — за то, что если оно д аж е нанято на службу идеям неправедным и ложным, естественная суть его все же такова, что где-то оно, сам о то го не осознавая, высвободится из-под гнета
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2