Сибирские огни, 1976, №3

жни остановил двух наших: «Ф рансе? Аме- рикано?» — «Нет, руссо. Совьетико!». Про­ хожий изумился. Наши засмеялись этому изумлению, прохожий засмеялся в ответ, и так они простояли несколько секунд, бессловесно и громко симпатизируя друг другу... В Кордове ко мне подошел тощий и ш е­ лудивый пес с выражением приветливого достоинства на морде. Он взметнул перед­ ние Лапы, доверчиво мазнул ими по моим светлым брюкам, а потом сильно и нежно прижался к коленям лобастой горячей го­ ловой и тощим туловищем. Я гладила пса и трепала за уши. В Толедо ничего этого не было. Не было прохожи^, не было бездомных собак и м а­ леньких шарманщиков. Толедо точно по­ ходил на Хиву чистотой, обостренной ориентацией на туризм, ориентацией сухо­ ватой и ограниченной. Витрины лавок ло­ мились от знаменитых толедских клинков и навах, которые мне очень нравились, но покупать их было как-то боязно, и от изделий местной художественной мастер­ ской: блюдца, блюдечки, запонки, брасле­ ты желтого, сильно блестящего металла «под золото», украшенного обильной чернью. Но Толедо — город Эль Греко! — напом­ ните вы. Правильно. Однако меня не по­ кидало ощущение, что не Толедо создал этого художника, а сам город создан в известной мере его изысканной и тревож ­ ной фантазией. Недаром впечатляет более всего, когда смотришь на Толедо с другого берега Тахо, с той точки, откуда зап ечат­ лел Эль Греко его сомнамбулические не­ жилые контуры. Вечером город был пуст, только витри­ ны мерцали, да возле Алкасара на пло­ щадке, нависшей над памятником оконча­ нию гражданской войны (две стелы и меж ­ ду ними — ангел с мечом) и над вознесен­ ными на флагш токах фалангисгскими эмблемами, переминались с ноги на ногу и покуривали, обняв друг друга за плечи, часовые. Ранним, тож е пустынным, тум ан­ ным утром можно было видеть, как они шли к казарм е, напоминая собой францу­ зов времен зимнего отступления из Р о с­ сии в 1812 году: сгорбленные, обмотав го- ловы под пилотками темными платками: Дойдя до цели, разом повернулись к сте­ не, помочились на нее и скрылись в своей караулке... Все время, проведенное в Толедо, мне хотелось обратно в Кордову. От Толедо до М адрида езды всего ни­ чего. Шофер Викториано смотался на сут­ ки домой, что, казалось бы, естественно для семейного человека. Но поскольку, как я уже говорила, Викториано олицетворял для нас мрачные стороны испанской ж и з­ ни, то мы быстро нашли мрачную, полити­ чески густо окрашенную причину его вре­ менного отсутствия: он ездил на фалан- гистский ш абаш , устраиваемый ежегодно в день гибели диктатора Хосе Антонио Примо де Риверы. Вот он куда ездил! Приближение к центру. Приближение к столице. Впрочем, это началось еще по пути от Кордовы на Толедо. Стали плотнее и гуще плантации олив. На полях больше людей и куда больше машин. Все чаще попадаются эмблемы фаланги: пять пере­ крещенных стрел, повитых по перекрестью лентой с раздвоенными концами. Вдоль дорог Кастилии они, выкованные из ме­ талла, торчали точно огромные плоские прутяные веники. Ближе к Мадриду их изображения стали прикрепляться к фо­ нарным столбам: небольшие прямоуголь­ ные плакатики. Такие же, как те, которые рекламируют колготки. Больше рекламных щитов, плакатных надписей. Огромный черный бык, выпилен­ ный из фанеры и поддерживаемый мощ ­ ной деревянной рамой,— марка коньяка «В етеран». «Мишелин» — человек-шина, то­ же фанерный. Рекламируется «Си ат» — испанский вариант наших «Жигулей», еще один законный отпрыск «Ф и ата»: крас­ ненький, бойкий, он мчится впереди плот­ ного серого стада машин, и надпись свер­ ху умиляется: «Ой, какой он маленький!». Впрочем, тут ж е мелькает плакат, текст которого советует не слишком поддаваться гипнозу собственной машины: «П апа... ездит поездом». В Мадриде со мной произошло то, чему я до сих пор ищу логическое объяснение. Но сначала — сколько ж е лет мне было, когда в Испании шла гражданская война? Очень мало лет. Что я помню? Д а ничего я толком не помню: разве что синие с красным шапочки-испанки. Сейчас мне хо­ чется думать, что детский слух должен был улавливать слова: -Теруэль... Карабан- чель... С ьерра-Гвадаррам а... Нет, не пом­ ню: видно, не улавливал, не отмечал. Зато несколькими годами спустя нача­ лась н а ш а война, которая въелась в па­ мять, в плоть, в кости. И до сих пор наши международные симпатии и антипатии во многом определяются отношением нашей и другой страны в той войне. Когда я в шестьдесят первом году попала в П рагу и влюбилась в нее, само понятие «П рага» органично включало и танковый рейд 9 мая, и П раж ское восстание, и братские могилы на Ольшанском кладбище. Ца- риж — это еще и эскадрилья Нормандня- Неман... А далекая полумифическая Шотландия, где я оказалась в позапрошлом году... Ш от­ ландия Роберта Берйса, гвардейцев в юбках, знаменитого виски и не менее зн а­ менитых пледов... Но я еще и вот что знала! В конце сорок первого года женщи­ ны трех шотландских городов: Айра, Эрдри и Коутбриджа — организовали сбор средств в пользу осажденного Ленинграда. А такж е заполнили подписями страницы тяж елого альбома, переплетенного в нацио­ нальную ткань — тартан. Альбом попал в Ленинград каким-то немыслимым путем. В ответ ленинградские художницы, во гл а­ ве с Остроумовой-Лебедевой, разрисовали листы другого альбома и тож е собрали на его страницах подписи женщин — работниц ленинградских предприятий. Д о Глазго ленинградский альбом добирался полгода.