Сибирские огни, 1976, №3

поэта, у и с п а н ц а не только жизнь — этого им было мало! — но отнять смерть. У него, у Гарсиа Лорки, есть д ва любопыт­ ных высказывания. В одной статье: «М ерт­ вый в Испании более мертв, чем в любой другой стране». В другой, которая, соб­ ственно, не статья, а запись публичной лек­ ции: «Мертвец в Испании — более живой, чем мертвец в любом другом месте земно­ го ш ара: его профиль ранит, как лезвие бритвьге. Это — не противоречие, это ди ­ алектическое признание того обстоятель­ ства, что (снова цитирую Лорку) «во всех странах смерть означает конец. Она при­ ходи т— и зан авес падает. А в Испании нет. В Испании занавес только тогда и под­ нимается... Шутки о смерти и молчаливое ее созерцание присущи испанцам». Михаила Кольцова, и как журналиста, и как военного советника Мигэля Мартинеса, смущало и тревожило чрезмерное внима­ ние, какое проявляли бойцы-республиканцы по отношению не только к убитым товари ­ щам, но и к самому состоянию смерти: «Мысли о смерти, пусть о достойной, о ге­ роической, но о смерти слишком часто по­ сещают испанского бойца, д аж е числяще­ гося в материалистах, слишком занимают его, толкают на поступки иногда отчаян­ ные, иногда наивные». Но для того, чтобы с достоинством при­ нять смерть, человек должен быть готовым к ней! Я только недавно поняла, почему, произнося вслух одно из любимых своих £ - стихотворений— асеевскую «Песнь о Г а р ­ сиа Лорке», я всегда перевирала одну строчку. «Увели не к стене его, не на пло­ щ адь. Увели, обманув, к апельсиновой р о ­ ще...». А я читала: «Увели умирать к апель­ синовой роще». Потому, что дальше следо­ вало: «Шел он г о р д о , срывая в пути апельсины и бросая с разм аху в пруды и трясины». Но о б м а н у т ы й человек не может идти гордо! Он может лишь нахо­ диться в неведении, в заблуждении, тем ужаснее будет для него внезапно про­ зреть на пороге смерти. Я не могу читать, вспоминать, расск а­ зы вать о том, как убивали Федерико Гарсиа Лорку. Меня всякий раз колотит от боли и ненависти. «Гран ада, эс ля тьерра сонняда пор ми, Гранада... Ти-та-ри-татам...». Прощай, Гранада. Вряд ли мы еще сви­ димся. Прощайте, Антонио. Вот наш а ви­ зитная карточка: приедете в Сою з — непре­ менно зайдите... Спасибо, Антонио. Вы так прекрасно рассказывали, вы чудесный гид. Желаем вам счастья! Приезжайте, Анто­ нио! Всего вам доброго! Антонио... В русском варианте, значит, Антон. Так его, наверное, и звали все во­ семнадцать лет, что он прожил у нас. Вы ­ жил. Вырос. Выучился. Получил специаль­ ность биохимика. В пятьдесят шестом вер­ нулся на родину. Аккуратный, приветли­ вый, темноглазый человек тридцати вось­ ми лет. Не женат. Р аботает по специаль­ ности: преподает в Гранадском, универси­ тете, которому вот-вот стукнет четыреста пятьдесят лет. «Я -— « з испанских детей»,— сказал он, представляясь нам. Ш есть лет назад в П ариже меня д ерж а­ ла за руку «испанское дитя» Кармен, мать двух дочерей: одну зовут тоже К а р ­ мен, вторую — Таня. («Кармен завидует Танечке: у нее такое красивое имя, а у ме­ ня такое обыкновенное»). Кармен-мама сияла глазами: «М айя, давайте говорить по-русски!- Я так скучаю, м ы с д е в ч о н ­ к а м и видимся теперь так редко: у всех семьи, всем некогда...». Антонио говорит: «Прошлое — отрезано. Нет, я не встречаюсь с другими, кто тож е вернулся». Кармен рассказы вала: «В Иванове мы, испанцы, собирались вместе, пели песни на родном языке и плакали. Сейчас в П а­ риже мы тож е собираемся, поем русские песни и плачем». Антонио признался: «Я восемнадцать лет жил в России, и все восемнадцать лет мне не хватало тепла. Физического. Тепла, солнца...». Кармел сетовала: «Дочерей своих почти не вижу. Х одят на митинги, участвуют в демонстрациях, распространяют воззвания. М ладш ая уж е решила вступить во Ф р ан ­ цузскую коммунистическую партию. С т ар ­ ш ая колеблется, выбирает...». , — Сколько им? — О, уж е взрослые. Младшей — пятнад­ цать, старшей — семнадцать. Политика у них в крови... Антонио живет тихо-тихо. Об этом за б о ­ тится и полиция: присматривает за ним. Его советский диплом с отличием, конечно, же, был учтен, но кое-какие экзамены при­ шлось сдать. И преподаватель он неш тат­ ный: почасовик. Кармен живет в П ариже. Антонио вер ­ нулся на родину. Росита сделалась совсем русской, живет в Ленинграде, растит д е­ тей. у нее в с е— как у всех нас. «Испанские дети»... Пожалуй, впервые в истории была совершена такая акция: детей вывезли из страны, где их жизни угрож ала опасность. Нет, не впервые. Вспомнила: совсем не­ давно через газету разыскивали друг д ру­ га те, кого детьми увозили из захваченной войной и разрухой Советской России в Аме­ рику. Но то все-таки была получастная благотворительная акция. Испанский же «исход детей», организованный в государ­ ственном масш табе, на государственные средства, «исход», растянувшийся на деся­ тилетия, прецедентов не имел. Этот ш аг диктовался порывом такой душевной чи­ стоты и силы, он был. так естествен. Однажды, в Ленинграде, я помыслила вслух: и все же это не ^ыход для челове­ чества — спасать детей, увозя их, словно редкостных птиц, словно драгоценности, словно картины и статуи, с земли, охвачен­ ной бедой, в безопасное место. «Д ети должны быть ж и в ы , безо вся­ ких «все ж е!» — ск азал а мне немолодая женщина, известный поэт, и таким све­ жим, незатянувшимся горем полыхнул ее темный взгляд, что я смущенно и испуган­ но примолкла.