Сибирские огни, 1976, №3

приниженным и никчемным, и никогда еще протест против самого себя и своей бесцельной жизни не поднимался в нем с такой силой, с какой вдруг грянул он от Ивановых слов, изломав разом всю его душу. Давно терзался он неприкаяннбстью и зряшностью своей жизни, не зная, по какому пути ее направить и где найти своим рукам и уму дело, которое стало бы вечным его уделом. Много поскитался он по Руси, по церквам, по монастырям — учился грамоте и иконописи, читал летописи и книги, переписывал их, изукрашивал, учился чеканить, вить скань и зернить, столярничал, кузнечил, но ни в чем не нашел он себе дела по ду­ ше. Отваживало его от любой затеи, как будто заклятье лежало на нем — всю жизнь маяться, скитаться, искать свой удел и не найти его. В Москву пришел с тайной надеждой — авось как раз в ней сыщется то единственное дело, к которому расположится его душа и которое захва­ тит его так, что уже до конца дней своих не освободит он рук и не разо­ гнет спины. Но в Москве было то же самое. Много разных дел перепробовал он и во многих хитростно преуспел, и славу добрую нажил за свое умение, а больше всего за свою грамотность, которой и дивил всех, и пугал. Только радости ему от этого было мало. Не лежала его душа ни к чему. Любое, самое прибыльное дело оставлял, лишь начинало оно его томить... Зави­ довал всякому, кто с любовью делал свое дело. Завидит на торгу пирож­ ника— позавидует: у того вся морда в масле — старался!.. И зазывает — упоенно, взахлеб!.. Стрелец на страже стоит: напыщенный, важный, как будто не будь его, все бы давно вверх дном перевернулось. И тоже — завидно... В Москве неприкаянность вконец доняла его. Москва людная, дело­ вая— неприкаянному человеку в ней совсем невмоготу. Да и время, уже далеч нько отдалившее его от настырной, неприхотливой молодости, принесло с собой смиряющую рассудочность: нужно было прибиваться к какому-то берегу, чтоб не прокоротать весь свой век впустую. Он при­ нял сан, решив посвятить себя служению богу. Церковь Николы Гостун- ского стала его пристанищем. Митрополит Макарий, лишь прослышав о новом служителе, искус­ ном краснописце и доброчее, незамедля призвал его к себе и усадил до­ писывать свои Минеи1. Целый год усердствовал Федоров над макарьев- скими Минеями. Митрополит был доволен. Перед царем хвалился... Тот велел показать ему грамотея. Вот тогда-то и услышал впервые Федоров от самого царя про Марушу Нефедьева, новгородского умельца, бог весть где выучившегося неведомому для Руси делу.— печатанию книг. Федоров и ранее слышал про печатные книги, в которых буквы и строки искусней руки любого писца положены на бумагу. Привозили их иногда с собой фряжские или немецкие купцы, чтоб подивить московитов невиданной диковиной. Хвастались, что у них в каждой церкви на аналое лежит такая книга. Ни одной такой книги не держал в руках Федоров, даже в глаза не видел, но догадывался, хоть и смутно, как делается это заморское чудо. Однажды вырезал он из дерева заглавную букву для красной строки, намазал ее киноварью и приложил к чистому листу. След на бумаге о с­ тался хороший — все черточки и линии, которые он прорезал на дереве, были четки, как будто он провел их пером, только сама буква почему-то обернулась в обратную сторону, и, чтоб видеть ее правильно, нужно было смотреть на нее сквозь лист, держа его перед свечкой. Подумал тогда он, если понарезать букв побольше, набить их на доску и, намазав краской, приложить к бумаге, то сразу выйдет целая строка. Взялся было и буквы резать, да что-то перебило — оставил, забыл. Услышав же о Маруше, 1 М и н е и — сборник жизнеописаний христианских овитых в 12 книгах, по количе­ ству месяцев в году.