Сибирские огни, 1976, №2
скву одну бумажку , разъединственную? Откажут нам, д а еще и попеня ют. Вы, насколько мне известно, не можете представить ходат айство от своей организации? — Не могу, — вздохнул Терехов. — Главный в отъезде, а Васильев подписать ходатайство отказался. — Звонил мне Василий Васильевич. Раненько, только я за стол сел, позвонил. О вас беспокоился. Предупредил, что вы придете. — Беспокоился? — опешил Терехов. — Простите, я не понимаю... — Пояснил, что человек вы деликатный, тонкий, просил поберечь ваши нервы. Ск а зал , что ночь не спал, потому что отказать вам в подпи си ходатайства стоило ему горестных терзаний. Очень в а с ув аж а е т и любит Василий Васильевич! ‘ Ув аж а е т и любит! В с т а л пораньше, чтобы предупредить приход Т е рехова, и позвонил! Что он хотел, что думал , когда набирал номер теле фона Викентия Андреевича? «Руд ь , конечно, не д а с т лицензию этому авантюристу-лирику, но все же... Ру д ь упрям, но и Терехов — малый н а стырный. Пойдут разговоры — Ва силь ев такой-сякой, бюрократ, з аж им щик. Э, нет! Событиями надо руководить, а не жда ть милостей от госпо дина Случая. Случай— он парнишка ветреный: бац— и пала на тебя тень- полутень. Заранее, значит, и позвонить Рудю , намекнуть мужику. Учить его не надо, воробей он стреляный, а мы двух зайцев одним выстрелом положим. Д а , отказал я Терехову, не поддержал его, отказал ему и Рудь, человек умный, чего же боле?! И судите-рядите, прав ли после этого Васильев. Нет, не та фигура Терехов, ради которой стоит со гл а шаться на что-то сомнительное. Полезнее от него отмежеваться: знаем мы этих пеихиков-лириков, не тот народ! Голову на плаху: будет, нет ли у Терехова лицензия — все равно в степь потащится. А что с ним б у дет — одному алла ху ведомо. Пусть алл а х з а него и отвечает, а нас увольте: вот оно, заявленьице его, а это копия моей телефонограммы. Полный ажур, как говорят фельетонные бюрократы. И на утренний звоночек Рудю можно со слаться . Утрами у жрецов контор память св е жая...» — Ну, любви Васильев а противопоставить мне — увы! — нечего,— вздохнул Терехов. — Она сильнее смерти. Сдаюсь, покоряюсь судьбе. Напрасно отнял у вас время, извините. Позвольте, однако, подарить вам мои книги, ведь мы в известной степени коллеги. Е с т ь в моих пове стях главы о промысловиках-охотниках, та ежниках, есть в книге р а с с к а зы о зверье разном, о жизни леса. Выпадет время — загляните. Буду рад, если удалось написать что-то стоящее. Терехов задумал ся , с о ображ ая , что надписать, и вдруг снова услы шал дрожащий от волнения голосок машинистки: — Я читала книгу товарища Терехова- Про однорукого охотника. Он всю зиму искал шатуна-медведя. И про с обаку Алтая. Очень все тро гательно описывается. И Виталька мой хвалил. — Е е Виталька — наш охотник, ондатру промышляет, — пояснил Рудь. — Борис Антонович, голуба, присядьте еще на едину хвилиночку, бога ради.— Рудь говорил то по-русски, то снова переходил на родной украинский. Кажется, он был расстроен , зачем -то взял медного всадни ка и повернул его простертой рукой в другую сторону. — Трогательно, говоришь, Машута? — Очень, Викентий Андреевич, всех жалко. Я д аж е плакала: охо т ник с одной рукой, а медведь такой ужасный, ужасный... — Умная голова — ваш Васильев. — Простодушное лицо Рудя ожесточилось, в голосе зазвучали сердитые нотки. — Люблю , 'говорит, и уважаю . Беспокоюсь! Знаем мы, Василий Васильевич, ваши сказки-при сказки! Какой год в одном городе живем, под небом макушки греем. Скажет — мед по у стам течет. А я думаю , что это он залива ет ся ? А оно,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2