Сибирские огни, 1976, №2

рабатывает из слов-игрушек, слов-стружек весь этот серенький туман о любви и обожании, а по другому контуру, потаенному, текут истинные Васильевские мысли: «Ах , Терехов, Терехов! И не плохой ты вроде чело­ век, и даже тебя жаль немного, но какая же ты несолидная, неоснова­ тельная личность! Ну что это за детство-отрочество: все какие-то з а с к о ­ ки, выверты, все-то тебя, беднягу, заносит. Снова что-то наивно-авантюр­ ное: вынь д а положь е м у— охоту на тетеревов! Мы, конечно, готовы служить-с, Борис Антонович, но простите: вы кто? Альбер Камю , л а ур е ­ ат Нобелевской премии? Эрнест Хемингуэй? Ах, вы не Камю ! Прожив ае ­ те не в Париже, а на улице Сенной з а пивзаводом? Прошу извинить — охота запрещена. Читайте: пункт третий постановления. Не обижайтесь, для жителей Сенной охота запрещена — и б а с т а . И никаких гвоздей! Просить можно, просите, но д ад у т ли вам , разрешат ли — другой вопрос. Нас могут просто не понять, и мы окажем ся в смешном положении. И кто поймет меня, Ва сильев а, почему я, подписывая хода т ай ство , пошел на поводу вашей слабости к сомнительным приключениям? А кому шиш­ ки на голову, если что случится? Э, не тебе, Борис Антонович, а мне, В а ­ сильеву, единовременно и серийно! Васильев не проявил принципиально­ сти, Васильев — разиня, рот разинул. Человек ты, Боря, тихий, непью­ щий, ничего дурного не ск ажу , а вдруг?.. Стрельнул, пальнул, кокнул кого-то, мало ли что? А кто хлопотал, звонил по телефону? Васильев ? А подать сюда Васильева! Я, Боря, и правда, тебя люблю, но веришь ли ты сам себе полностью? Почему же я должен тебе верить? Ч уж ая душа потемки- Так-то, друже. А подпись поставить — чего же проще? Только ведомо ли тебе, милый Боренька, что лицо, подписавшее официальный документ, д елается как бы заложником? Добровольным! И не одна голо­ вушка удалая скатилась с. плеч из-за промашки с подписью скорой! И бог знает, что там у тебя в повести?! Как ая -т о девка темного про­ исхождения...» — Василий Васильевич, что-то я не разберу : рассчитывать мне на твою помощь или нет? Будь добрый, скажи определенно. Туман какой-то в голове. Извини... — Р а з в е я отказываюсь сд ел ать все возможное? Бо г — свидетель, не отказываюсь! Сделаем , что надо, все будет в лучшем виде, но потер­ петь ты можешь? Д о з а в тр а ? А зав тр а я тебе позвоню. В о т сей секунд все бросаю и займу сь твоим делом. Обещаю двинуть его полным ходом! А весна никуда не уйдет от нас, не беспокойся. Мы ее, озорницу, попро­ сим подождать... Но весна ждать не собир ала сь , она разгулялась вовсю: по тротуа­ рам, пузырясь, бежали ручьи, машины гнали перед собой буруны талой воды, звенело, капало с крыш. Солнце сияло, и в -самом центре города вдруг обдавало полынной горечью — в город пробивался сквозь камен­ ные урманы кварталов степной ветер-южняк. Нет, весна не хбтела ждать, ей не было дела до з а б о т Терехова, до его барахтаний в лабиринтах «нельзя — можно». Как босоногая шаль ­ ная девчонка, она шлепала, приподняв подол, по лужам , кружилась на площадях и сквера х, смеясь, заглядывала в окна и брела, брела на­ встречу ветру... На душе Терехова было смутно, скользко, неуверенно, будто шел он по гололеду, присыпанному снежком... Он так и не понял, добился ли он чего-нибудь, второй день «переворачивая город»? С д ел а е т что-то В а си л ь ­ ев или ничего не сделае т? Будь на месте Рагозин , все было бы не так , и дело Терехов а, в с ущ ­ ности, пустяковое, бумажное, решилось бы в десять минут. Сергей Ар ­ кадьевич на полуслове схватил бы суть, тут же, пересыпая телефонный