Сибирские огни, 1976, №2

можно, потому что особым постановлением весенняя охота была з а ­ прещена, в том числе и охота на боровую дичь. Как же быть? Ведь в жизни Лизы все начиналось с той случайной встречи, и не будь у нее страсти к косачиному бою, не поскачи она в то утро в степь, судьба ее, наверное, сложилась бы по-иному. По р а с с к а ­ зам деда Никанора, Терехов примерно знал, где это было, и теперь на­ до увидеть это место, а увидев, поверить во все, и самому как бы стать участником той давней судьбы-встречи... Наверное, атмосферы конк­ ретности места действия — а ведь отрочество, юность, первая любовь Лизы — все было связано, со степью; да, да, может быть, именно этой вещности мира, в котором жила Лиза, и не хватало пока Терехову, чтобы повесть пошла?.. Запрет весенней охоты Терехов считал делом нужным, он безого­ ворочно одобрял всю суровость наказаний нарушителям. В постановле­ нии указывалось, что браконьером считается всякий человек, появив­ шийся с охотничьим ружьем у озера, реки, на разливах, где кормится перелетная птица, д аж е если он ни разу не выстрелил. А с браконьера­ ми никаких церемоний: оружие подлежит конфискации, на тебя накла­ дывается целая серия штрафов, по месту работы на предмет осуждения твоего поведения будет отправлено письмо. И нет никому дела, с к а ­ кой целью ты появился с оружием в степи, на птичьих путях-перелетах! Д а что в степи?! Н а любом вокзале дежурный милиционер, увидев ружье, имеет право потребовать охотничьи документы, лицензию. Если же тебя задержали в охотничьих угодьях, да еще с добычей, то, репрессии возрастают десятикрат — вплоть до уголовной ответствен­ ности!.. Терехов сам себе умилялся! Готовясь к поездке в Графское, соби­ раясь посидеть с ружьем на косачином току — надо же было понять, почему Лиз а так любила эту охоту! — Терехов ухитрился позабыть, что весенняя охота уже третий год запрещается, и вспомнил об этом лишь сегодня! Вспомнив, похолодел: как р ассказать об охоте, не побродив с ружьем по урманам , ни разу не выстрелив? Как описать степное ап­ рельское утро, не выезжая из города? Можно, конечно, поехать и без ружья, с фотоаппаратом и зонтиком, никто тебя из степи не прогонит. Но писать об охоте, самому не испытав охотничьего а зарта, не глотнув з ап а х а горелого пороха, было нелепо, смешно, невозможно! В с е равно, что сесть верхом на палочку и воображать себя на лихом скакуне. Р а с ­ смешила бы, наверное, «охота с зонтиком» и Лизу, ибо, что, как не мо­ лодой азарт, как не предвкушение лихой радости от удачного выстре­ ла, ни свет ни заря гнали из дому восемнадцатилетнюю девушку? К этой повести Терехов шел, как ему казалось, годы и годы и жил теперь только ею. Он не хотел, не мог позволить себе написать даже одного прохладного аб заца , дышавшего домашними порывами, приб­ лизительностью, уютом импортного х ал а т а . Терехов сроднился с жизнью Лизы, и судьба этой удивительной девушки стала частью его собственной жизни, его болью, заботой и работой, :и он должен и будет драться з а нее с о всем светом! Лицензия! Перевернуть весь город, но достать разрешение на о х о ­ ту! Чтобы не прятаться, не бегать от первого встречного человека, не шарахаться каждого ку ста. Какое там вдохновение, озарение, если на тебя может накричать случайная горластая женщина, если тебя име­ ет право задержать любой пастух?! «Хорошо тебе было! — с завистью подумал о Лизе Терехов.— Села на коня и поскакала в степь. И ни тебе запретов-укоротов, ни общест­ венных егерей, ни охотинспекции, власти предержащей! Как же ты жи ­ ла, дышала? О чем думала , стр ад ал а , милая моя, бесценная, далекая ?» Знакомство Терехова с Лизой началось с ее фотографии и фран­ цузского письма, пролежавшего в старинном ларце со времен граж