Сибирские огни, 1976, №2

складывается не так уж и плохо. Однако «учено-литературная деятельность», как го ворил он сам, не приносила ему удовлетво рения. Дело в том, что по складу своего ха рактера Щапов не был ни кабинетным уче ным, ни публицистом. Он был прежде всего преподавателем. Ему постоянно нужна бы ла аудитория, с которой он имел бы воз можность общаться, делиться своими мыс лями и результатами своих научных из ысканий. И совершенно прав был Елисеев, когда писал о Щапове: «Ему нужны были люди, которым он мог бы лично сообщить результаты своей работы, мог бы лично ви деть, как зажигается в .них его мысль, как она постепенно овладевает ими, как по ме ре его одушевления растет их одушевление; одним словом — ему нужна была громадная аудитория, напряженное внимание слушате лей, восторженные лица...»20. Но ничего этого не было. Не было много численной аудитории, не было вокруг моло дежи, не было, по существу, и журнальной трибуны, с которой Щапов мог бы говорить во весь голос о своих взглядах. Ведь в тех журналах, где печатал свои статьи историк, он был лишь рядовым сотрудником, и ему приходилось принимать во внимание как интересы читателей, так и общее направле ние издания, далеко не всегда совпадающее с его убеждениями. Ко .всему прочему, на до было считаться и с цензурой, которая весьма придирчиво относилась к тому, что выходило из-под пера недавнего узника. В частности, цензура запретила такие работы Щапова, как «Раскол», «Регламентация и бюрократия» и др. Летом 1862 года по стране прокатилась волна правительственных репрессий. В ре зультате приостановлены были на восемь месяцев журналы «Современник» и «Рус ское слово», закрыт Шахматный клуб, аре стованы Н. Г. Чернышевский, Н. А. Серно- Соловьевич, Н. В. Шелгунов и другие дея тели революционно-демократического лаге ря. Репрессии коснулись и Щапова. Он был привлечен к дознанию по делу о сношениях с «лондонскими пропагандистами» А. И. Герценом и Н. П. Огаревым. К счастью, после нескольких допросов его оставили в покое. Все это самым гнетущим образом дейст вовало на Щапова. В своей думе «Граж данская грусть» он с глубокой скорбыо пи сал: «И о чем только не призадумаешься, на что не взглянешь, к чему не присмот ришься в нашей общественной жизни — все возбуждает гражданскую грусть»21. Щапов становится нелюдимым, подозри тельным. В каждом госте, в каждом новом знакомом ему видится шпион, подосланный полицией. Тоску свою Щапов старался за глушить вином... А в пьяном виде был он труден, порой невыносим. Щапов знал за собой бту слабость и больше всего боялся, что о его, не всегда пристойном, поведении узнает Елисеев, перед которым ему было мучительно стыдно. Один из близких знако мых Щапова, публицист С. С. Шашков, то же уроженец Сибири, писал позднее: «Пе ред бывшим своим профессором Елисеевым он (Щапов— Н. Як.) решительно пасовал и как школьник старался скрывать от него свои похождения. Запив, бывало, и попра вившись через несколько дней, он просит знакомых: «Вы не говорите Григорию З а харовичу!..» Но знакомые в интересах Ща пова говорили, и Щалов бывал в большом смущении, когда, приходя к Елисееву, слы шал добродушно-насмешливый вопрос, что, отче Афанасие, пал еси?..»22 Елисеев не только добродушно журил своего друга, но и настойчиво рекомендовал ему продолжать свои исторические исследо вания, старался найти ему работу, сделать так, чтобы он не испытывал материальных затруднений. И, конечно, погпрежнему при влекал его ко всем своим новым литератур ным предприятиям. ' В конце 1862 года весьма благонамерен ный журналист А. Н. Очкин решил издавать ежедневную газету «Очерки». В качестве редактора он пригласил Елисеева. Публи цист, согласился едем условием, что сотруд ников для газеты он подберет сам и что Оч кин вообще не будет вмешиваться во внут- риредакционные дела. Елисеев поставил перед собой цель — в очень трудное для передовой литературы время, когда были закрыты «Современник» и «Русское слово», сделать новую газету органом революционной демократии. И это ему в полной мере удалось. Щапов был одним из первых сотрудни ков, кого Елисеев пригласил работать в но вой газете. И уже в первом номере «Очер ков», вышедшем 1 января 1863 года, была напечатана его статья «С Новым годом!», которая, точно так же, как и передовая, на писанная Елисеевым, носила программный характер. Щапов, в частности, писал, что «истинное наше счастье зависит единствен но от нас самих, от всей доброй воли наро да, от его могучих, но задержанных и дрем лющих сил, дарований, да от этих богатых, неистощимых естественных сокровищ, каки ми изобильно обладает русская земля!» По ка же годы идут, продолжал он, а «допет ровское невежество и суеверие царюют в умственной жизни народа». Нам нужна «живая, светлая, здравая, энергическая не утомимо-деятельная ..мысль». Общество на ше страдает «бедностью, мелочностью, ма- лопроизводительностью мысли... невырабо- таняостью или бессилием общественного мнения...» Оглядываясь вокруг, Щапов нигде не .ви дит сопротивления злу, протеста против него. Приветствуя Новый год, ученый связы вает с ним надежду на гласный суд, на вы боры областных земских собраний, потому что, по его словам, «без свободы юридиче ского и экономического саморазвития на родного не может быть народной инициати вы и успеха в просвещении и в обществен ном, материальном благополучии!» Заканчивается статья весьма знамена тельными словами Т. Маколея: «Если вы хотите скорее и успешнее просветить народ, дайте только ему наперед свободные права!»23 Мысли, высказанные Щаповым в этой статье, были очень близки к позициям «Со