Сибирские огни, 1976, №2

но и писателя «раскола старообрядчества», так обратившего на себя внимание»7. Да, конечно, Щапов изменился и особен­ но за последние месяцы. Недаром он гово­ рил Елисееву, что «во время... невольного переезда из Казани в Петербург он вырос умственно более, чем вырос бы в десять лет обыкновенной жизни»8. Причину подобных перемен, 'происшедших со Щаповым, Ели­ сеев объяснял тем, что «из мира идей», в котором он до сих пор только и вращался, он «попал прямо в Объятия самой суровой действительности и здесь опытно понял, что людские отношения в мире действительно­ сти складываются не, так стройно и гуман­ но, как в мире идей. Урок был суровый, но развивающий и полезный». ' Елисеев, как только мог, старался скра­ сить пребывание Щалова в тюрьме. Он снаб­ жал его газетами и журналами, рассказы­ вал о новостях политической и литератур­ ной жизни, вел с ним переговоры о сотруд­ ничестве в столичных журналах, в том числе и в «Современнике»9. В тюрьме Щапов пробыл до августа 1861 года, после чего был определен чиновником по раскольническим делам при Министерст­ ве внутренних дел. Это было продиктовано тем, что правительство стремилось, с одной стороны, успокоить общественное мнение, возмущенное репрессиями, которые обруши­ лись на Щапова, а с другой стороны,— лишить историка трибуны, с которой он мог бы пропагандировать свои взгляды, и по­ ставить всю его деятельность под свой кон­ троль. Щапов все это отлично понимал, и поэто­ му, находясь еще в тюрьме, писал своим друзьям: «Г. 3. Елисеев, когда испрашивал у Шувалова* позволения увидеться со мной... слышал от него и передавал мне за достоверное, что будто я уже прикоманди­ рован «а службу-ло Министерству внутрен­ них дел по делам крестьянским или расколь­ ничьим. Если это правда, то едва ли я со­ глашусь поступить на это '’место. Кажется, предпочту частную учено-литературную дея­ тельность»10. Перспектива стать чиновником ни в коей мере не устраивала Щапова. Единственно, что в какой-то мере смиряло его с будущей службой, так это, как он писал в одном из писем, «возможность извлечь из архива Ми­ нистерства внутренних дел материалы для истории и современной характеристики демократических партий в расколе». Как и следовало ожидать, Щапов чуть ли не с первых дней овоей службы почувство­ вал себя ненужным и чужим в среде чинов­ ников. Ко всему -прочему, ученого постоян­ но угнетала -мысль о том, что, хотя он и выпущен был -на свободу, тем ме менее де­ ло,_ возбужденное против него после собы­ тий в Бездне, еще -не было закончено. Ща­ пов чувствовал, что за ним ведется наблю­ дение, что полиция не спускает с него глаз. С горечью писал он в Казань: «Теперь на­ хожусь в гадком состоянии в распоряжении и под надзорам Министра внутренних дел». * П. А. Ш у в а л о в (1827 —1891) — с 1ВЫ г. управляющий III отделением. Только -в декабре 1862 года Александр 11 утвердил решение по делу Щапова, соглас­ но которому историк должен был быть под­ вергнут «вразумлению и увещеванию -в мо­ настыре» п. Местом ссылки предполагалось сделать один из монастырей Костромской губернии. „ Решение это вызвало гнев и недовольство в среде демократической общественности Петербурга. Был составлен протест, направ­ ленный в защиту ученого. Вероятно, не без совета Елисеева; живейшее участие в со­ ставлении и организации подписей под ним принял Н. Г. Чернышевский. И хотя он сам собирался быть одним из членов депута­ ции*, которая должна была вручить про­ тест министру народного образования А. В. Головину, тем не менее Чернышевский в письме к Краевскому очень четко определил, что именно следовало сказать при вручении протеста. По его мнению, депутация должна была заявить, что правительство подрывает свой авторитет, когда пересматривает дело, считавшееся уже решенным, что один «про­ ступок не может подвергаться двум наказа­ ниям»12. Чернышевский считал, что Щапов и так уже сурово наказан. «Лишение кафедры, — говорил он,— было очень тяжелым нака­ занием для человека, думавшего посвятить себя ученой и преимущественно профессор­ ской обязанности». И теперь еще одна ка­ ра. «Самый род второго наказания — ссыл­ ка в монастырь,— с возмущением писал Чернышевский,— показывает ли, что прави­ тельство чувствует различие между второю половиною XIX столетия и средними века­ ми?». Протест вручить не пришлось, так как правительство, боясь нежелательных экс­ цессов, пересмотрело свое решение. 19 фев­ раля 1862 года Александр II повелел Щапо­ ва «простить и не отсылать в монастырь»13. Служба Щапова в Министерстве внутрен­ них дел продолжалась недолго. К обязан­ ностям своим он относился небрежно, на службу ходил редко, с начальством ссорил­ ся из-за притеснений министерской цензу­ ры, которая не только выбрасывала целые куски из его статей, но порой запрещала их целиком. Поэтому, как только предста­ вилась возможность, Щапов подал в от­ ставку. Между тем, с того самого времени, как Щапов вышел из тюрьмы, он много и на­ пряженно работал. Одновременно он завя­ зывает тесные отношения с прогрессивны­ ми литераторами и с представителями ре­ волюционно-демократических кругов. И особенно близким человеком для Ща­ пова становится Григорий Захарович Елисеев, который знакомит его со своими литературными друзьями и еди­ номышленниками. Известно, что Ели­ сеев принимал активное участие в делах создававшегося тогда подпольного револю­ ционного общества «Земля и воля», куда он * Кроме Чернышевского, в нее должны были войти Н. А. Некрасов, издатель журна­ ла «Отечественные записки» А. А. Краев ский и журналист Н. Л. Тиблен, близкий в те годы к передовым кругам общества.