Сибирские огни, 1976, №2

ского развития. Роман С. Сартакова своей художественной сутью противостоит таким, ныне модным, буржуазным измышлениям. Да, главным достоинством нового романа С. Сартакова, как уже отмечалось, несом­ ненно,. является художественное утвержде­ ние принципа историзма. Но это не значит, что всегда и во всем писателю сопутствует успех. Так, .в романе «А ты гори, звезда» значительно слабее, с недостаточной психо­ логической достоверностью раскрыта се­ мейная, личная жизнь Иосифа Дубровин­ ского. Надо ли доказывать сегодня, что это обедняет роман: ведь все сферы человече­ ской жизни органически между собой свя­ заны, взаимодействуют и взаимовлияют. Практика сегодняшнего литературного про­ цесса блестяще это доказывает. Достаточно сослаться на недавние произведения В. Ас­ тафьева, Г. Бакланова, Ю. Бондарева, С. З а­ лыгина, Ю. Трифонова, В. Распутина. На мой взгляд, непоследователен С. Сар- таков и в раскрытии трагической смерти Дубровинского, который гибнет в романе в результате несчастного случая. Стоит вни­ мательнее всмотреться в диалектику души героя в последней части романа «А ты гори, звезда», как улавливается явное несоответ­ ствие между думами героя и трагическим исходом, И поныне смерть Дубровинского остается загадкой. Одни источники утверждают, что это было самоубийством, другие — несча­ стным случаем, а третьи — не исключают и возможности убийства. Какую версию из­ брать в таком случае писателю, автору до­ кументально-художественного произведе­ ния? Он вправе избрать любой из вариан­ тов, но с обязательным условием — психо­ логически обосновать его. Точно замечено — имеет значение только жизнь революционера, а не его смерть. Смерть всегда нелепа. Но мы имеем дело с художественным произведением, где закон психологического обоснования — один из важнейших, определяющих его художест­ венную емкость и убедительность. Тем и сложен писательский труд. Как видим, и художественно-докумен­ тальная проза, к каковой мы относим ро­ маны «Красные и белые» А. Алдан-Семено- ва, «А ты гори, звезда» С. Сартакова, не может ограничиваться пересказом (пусть да­ же беллетризова.нным) документов истории. Как только автор ограничивает свою зада­ чу буквальной передачей событий и фактов, он выносит свое произведение за пределы художественной литературы. Не случайно К. Федин как-то категорич­ но заметил: «Правда жизни может быть пе­ редана в художественном произведении только с помощью творческой фантазии». Подобные утверждения нетрудно обнару­ жить и у М. Пришвина, и у К. Паустовско­ го, и у других крупных художников слова. Нельзя .не считаться и с опытом писателей, о которых мы вели речь до оих пор... В одной из юбилейных статей об А. Юго­ ве находим такую похвалу в адрес писа­ теля и его дилогии «Страшный суд»: «В многоплановой этой эпопее,— пишет Г. По- литыко,— отчетливо различимы два* взаимо­ проникающих пласта: асторико-публици- стический, заключающий в себе солидную документальную основу, и пласт непосред­ ственного художественного раскрытия ха­ рактеров и судеб героев» («Наш современ­ ник», 1972, № 3). Если документальный пласт всего лишь историко-публицистический материал, не имеющий непосредственного отношения к художественному раскрытию характеров, то такой пласт неорганичен, чужд произведе­ нию. А это отнюдь не достойно похвалы. Правда, в дилогии А. Югова дело обсто­ ит несколько иначе, хотя и просчетов по­ добного рода автор полностью избежать ие смог. Писатель, очевидно, и сам чувст­ вовал, как порою некоторые страницы за­ хлестывал «непереваренный» документаль­ ный, публицистический материал. Сделать такое предположение позволяет одно из последних изданий дилогии («Роман-газе­ та», 1973, №№ 7, 8), в котором писатель решительно освобождается от так называ­ емого историко-публицистического пласта. Так, в издании 1971 года читаем: «В то вре­ мя, когда голос Ленина, голос большеви­ ков, будто гулкий, неистово могучий, испо­ линский колокол вечевого набата, бил, бил, пронзая сознание, непрестанно наращивая и учащая свои удары, подымал, будил, звал миллионы и миллионы рабочих, крестьян, солдат...» Чуть дальше, в этой же части: «И туда — на Дальний Восток, в Сибирь, в Хабаровск, в Иркутск, в Читу; в казармы и теплушки митинговавшей армии; в железнодорожные мастерские Красноярска, Кургана, на вели­ кий сибирский путь — были брошены пар­ тией опытнейшие агитаторы, бесстрашные боевики. Там, в Сибири, были в те дни и Киров, и Куйбышев, и Курнатовский, и Костюшко- Волюжанин, и любимец Ленина — Иван Васильевич Бабушкин, убитый карателями и$ поезда Закомельокого». В последнем издании не только этих, но ц многих других историко-публицистических отступлений мы уже не находим, писатель совсем другими средствами достигает худо­ жественного эффекта. Ему важна не без­ граничная панорамность, не (беспредельная обобщенность повествования, а подлинный эпический размах, который, как известно, достигается только значительными, .выра­ жающими свое время героями, художест­ венно емашми картинами народной жизни. Не .назовем мы дилогию А. Югова, как романы А. Алдан-Семенова и С. Сартакова, документа льно-художественным повество­ ванием. Все главные герои «Страшного су­ да» — персонажи вымышленные, а иополь- зуемые исторические материалы чаще всего в такой мере трансформируются, что они органически вплетаются в художественную ткань произведения или соотносятся с вы­ мышленными .персонажами, срастаются с ними, обретая, таким образом, звучание ти­ пических явлений и характеров. .Говоря о жанре романа-эпопеи, исследо­ ватель И. Кузьмичев справедливо отмечает, что произведения такого жанра «строятся на сопряжении двух начал — вымышлен-