Сибирские огни, 1976, №2

Махнул рукой. Будь что будет! В з о б р ал с я снова в седло , дальше бычка поволок. В голове — ерунда какая -то . Припоминать с т ал когда-то и от кого-то слышанные воровские обычаи. Ли хи е люди, когда скот кр а ­ ли, уши отрезали и прятали, чтоб ни до кого слух не дошел, язык тоже отрезали, чтоб не наболтал кто-нибудь, и г л а з а у скотины вынимали, чтоб не заметил кто. Но еще сильнее толклось в голове: «Отпусти, Мо- нулдай! Отпусти, отпусти, отпусти ...» Неожиданно с ам услышал , что громко повторяет: — Нет, нет, нет... Ночь. Тишина. Тяжело дышит конь. Пыхтит бычок на аркане. Продираясь сквозь гу стые заро сли , выбрался на берег реки Кайру. Здесь, на берегу, и сделал свое черное дело Монулдай . В точности весь воровской обряд выполнил, когда бычка заколол . Уши отр езал — позади себя , на сл ед бросил, язык спря т ал , г л а з а закопал ... Ничего не помогло. С ам ни кусочка мя с а не съел, и дети не попробо­ вали. Наутро же все и открылось. Д о деревни еще слух не дошел, что на зимнике белолобый бычок пропал. Ж ен а , тетушка Тана , ни о чем не догадывалась — Монулдай просто еще не успел придумать, как бы по­ ловчее ей р а сска з ать . Собственный пес Монулдая , рыжий Тайгыл, весь перемазанный кровью, припер из л е с а в. з у б а х изрядный кус мя са. Люди увидели, доч ­ ка Упая — она пред седателем колхо за была — шум подняла. Нашли в кустах, недалеко о т б ер е г а , тушу бычка, завернутую ,' прикрытую со всех сторон. И тут бы никто на Монулдая не подумал . М ал о ли что его собака! Плащ брезентовый, которым туша была обернута, и о с т авл ен ­ ный рядом топор выдали. Потом был суд. Д е с я т ь лет тюрьмы... Опять, как в годы войны, о с т а л а с ь т е т ушка Т ан а без мужа, с семью дочерьми. Громко причитала она на суде: — Что же ты натворил , отец моих детей! Что же ты натворил! Ой-ой-ой! В огне войны не погиб... Что же ты, безумный, наделал !.. Монулдай сидел, не в сил а х поднять г л а з а . К аж д о е слово жены с т е ­ гало по нему. То, что он совершил, к а з ал о с ь ему теперь чернее измены, чернее проклятья'. — А мы ему верили... Активистом был... Скажит е , можно его счи­ тать человеком? — будто гвозди в него вбивала словами дочь Упая, председатель колхоза. Монулдая жгло стыдом , потом все сильнее о б д а в а л о холодом в се ­ общего презрения. — Он и на фронте, наверно, т а к же воевал ! — произнес колхозный парторг Мырза. — Не говорите так, люди! — р а зд ал с я непривычно глуховатый го­ лос Чакылдая,— Я с ним на фронте был. С ам Видел. Зачем же так -то, Мырза... Когда Монулдаю дали последнее слово, он ск а з ал : — Если вернусь, буду жить честнее честного. Хотел уже сесть, но, буд то вспомнив что-то очень важное, обвел вглядом односельчан. — Только на моих детей косо не смотрите. Они... они не виноваты... Кайрунцы сильно помогли тетушке Тана. Шитье ей т а ск али д аж е те, кто и сам бы справил с е б е шубу или шапку. Тот молока принесет, другой ячменя. Ну, а про Чакылдая и Умсуур и говорить нечего. К дочкам М о ­ нулдая как к своим относились. Е сли по осени Чакылдай торбока р езал , а мясо в соседних русских деревнях на картошку менял,— всё на две семьи. ...Вскипел чай в котелке. Монулдай разлил его по чашкам . Нар е з ал холодной козлятины. Позвал зятя: