Сибирские огни, 1976, №2

помогавшей. Услышав в трубке ее голос, Терехов сказал , что вернулся с удачной охоты, хочет отблагодарить ее петухом-косачом. — Ой, нет, Борис Антонович, спасибо, не надо! — с к а з а л а он а .—* Виталька у меня дурень. Взбредет еще в голову какая глупость... Рудь хворал , и Терехов, набрав номер его домашнего телефо­ на, попросил прислать з а косачом. Дичинка, глядишь, поможет встать на ноги. — Ни, Борис Антонович, дякую. Хиба ц'е мижно? Рудь, кажуть, взятки цапае. Вид греха подальше. Сами кушайте. Петя окоченел в холодильнике, каменно затвердел. Черный смо ­ кинг его покрылся седой изморозью, широкие надбровья потускнели, утратили ярую алость. Отважные глаза затянуло серой плёвой. Этот замороженный кусок биомассы и тот великий воин, великий любовник, первый артист в тетеревином племени! Что, господи, между ними общего? Грустно было смотреть Терехову на этот смерзшийся комок перьев и мяса, безмолвно упрекавший его в чем-то. Как от него избавиться? Терехов за б еж ал на второй э таж к соседям , но их не было дома. Кому же отд а ть петуха? Не выбрасывать же... Вдру г, вспомнилось: еще есть один участник эпопеи с лицензией — Васильев! В о т кому пред­ ложить косача и незаслуженным подарком упрекнуть: стыдно быть тру­ сом , шкурником и ловчилой. Снимите темные очки, Василий В а силь е ­ вич! На дворе двадцатый век, самый все-таки светлый век в истории человечества, когда истинную ценность приобрели честь, совесть, правда... — День добрый, шеф, — начал Терехов, невольно подлаживаясь под манеру Васильев а говорить, слегка ёрничая. — Огромное тебе сп а ­ сибо, начальник. Д а , из степи вернулся, охота была ск азка. Материал привез богатейший. И все с твоей легкой руки, старина, с твоего бла г о ­ словения. Добыл кое-что, а как же? Е сть , есть чем тебя 'отблагодарить! Что бы я сделал без твоей поддержки! В общем, твоя законная доля ждет тебя, не беспокойся! А что ждет — секрет, военная тайна. Петух- петушок, золотой гребешок! Тетерев. Присылай Михайлыча, за д о б р о - добром, закон джунглей. Слов говорить не надо, мог ли я забыть твою сердечность? Когда Михалыч выезжает? Алло! Алло! Н а с , кажется разъединили... Терехов слышал дыхание в трубке, но Василий Васильевич молчал. Неужели откажется , застыдится незаслуженного подарка? Ну же, В а ­ сильев! Ты ведь тож е создан по образу и подобию божию! И зерна со ­ вести создатель бросал и в твою душу!.. — Прекрасный петух! ■— продолжал искушать Терехов .— Ты уж не огорчай меня, старина, прими... Трубка молчала, и Терехов мысленно увидел чисто выбритого чело­ века в темных очках и тюбетейке, сидящего в чистом кабинетике с как ­ тусами в горшочках. Терехову на мгновение стало жаль его: наверное, жжет сейчас стыд душу Василия Васильевича. Л егко ли, когда тебе в глаза говорят, что ты лжец и трус? О чем он думае т сейчас, держа труб ­ ку в руке? « Д а , я сделал тогда подлость, позвонив Рудю . Надо было ск а за ть , что понял намеки, яд и презрение, которые сполна заслужил ... Во имя чего же я подличаю, лицемерю, зачем, как девица невинность, берегу свою репутацию? Нет невинности, а цену моей «незапятнанной» репутации все знают. И зачем она мне, чистая анкета? Чтобы прочно сидеть вот в этом кабинетике? Стоит ли он того? Кусок хл еба , добытый торгашеством ,— позор, тридцать иудиных сребреников... А ведь мог я р аботать и здесь, не химича со своей совестью. Мог и должен! В сущ ­ ности, моя р абота лишь этого и требует: сердечности, чистой совести... А как, наверное, хорошо смотреть людям прямо в гл а за , говорить, что