Сибирские огни, 1976, №2

без женской помощи и ласки. Если б вы знали, как я терзаюсь, как изво­ дит меня сознание вины перед вами! Но по-другому поступить я не мог­ ла, вы это знаете, вы сами учили меня жить, повинуясь законам чести, слушаясь зова сердца. Вы постоянно говорили мне: место молодости там , где идет сражение за справедливость, где решается судьба земли родной. И я пошла, куда позвало меня сердце, и теперь судьба моя ре­ шена. Но душа моя болит, я с тр ад аю от неизвестности. Ах, я не знаю , совсем не знаю, сможем ли мы увидеться, выпадет ли мне счастье обнять вас когда-нибудь снова... Мой дорогой! Вы спрашиваете, помню ли я вас. Ах, как мне было больно, как я плакала, прочитав эти строчки. Вы не могли обидеть меня больнее... Помню ли? Мой бесценный! Я в а с безумно люблю, я ваша дочь, Елизавет а Голощапова, обожаю вас. Я благословляю судьбу, кото­ рая послала мне такого отца и друга, я целую руки ваши, я буду молить создателя об одном — о счастье увидеть вас, припасть к вашим ногам... Вы спрашиваете, трудно ли мне? Д р у г мой, душа моя! Не буду обманывать вас: мне трудно. Война, а я женщина. Я не знала, что жизнь может быть столь ужасной, а люди столь жестоки! Но спасибо вам, родной мой, что воспитали меня скорее мужчиной, чем девушкой. Д о л г свой я исполню честно и до конца, как подобает ис­ полнить свой долг русской женщине. Поверьте, никогда вам не будет стыдно за меня: я, дочь ваша, Елиз ав е т а Голощапова, не уроню чести фамилии нашей, не опорочу ее недостойным поступком... Многие месяцы, череда лет отделяет нас от того дня, когда мы р а с ­ стались, а печаль, как прежде, терзает мое сердце! И нет мне опр а вд а ­ ния, я виновата, что не ск а з ал а вам в тот последний день, как я люблю вас. Не успела, не сумела... Но вот пишу вам с надеждой, что письма мои дойдут, и я получу весточку о драгоценном вашем здоровье. Ах, как я боюсь з а вас!» Вторая и третья страницы были запачканы: что-то, видимо, с т а в и ­ лось на листки, к акая -то посуда в с аж е — чугунок или сковородка... Т е ­ рехов, как ни нацеливал свою лупу на строчки, смо г только догадывать­ с я , что было дальше в письме. К аж д ая строка была о том же: просьбы беречь себя, горячие слова-клятвы в преданной дочерней любви. Однако русская приписка, сделанная поперек французского текста, ошеломила Тере хов а: «Ура, папка! С ам а р а наша!!! Министры Комуча бежали в одних подштанниках. Держи сь , отче! Перевешаем белую конт­ ру, поднагрянем в Графское. Кланяется тебе супруг мой...» Терехов своим глазам не верил, он подумал д аж е , приписка сд ел ан а другим человеком,— что з а стиль! Но нет! — рука была Лизина! И по­ черк принадлежал ей! Половина последней страницы, как раз по карандашную приписку, была оторвана, и от имени мужа Лизы о стал ся лишь хвостик начальной буквы — не то «А», не то «К» . А может быть, «М»? Как его звали? Ки­ рилл? Андрей? Михаил? А может быть, это была первая буква фамилии? Край надрыва свежий, значит, сделан теперешним хозяином шкатулки — Филимонычем. — Черт-те чо,— сплюнул он, до слушав перевод письма.— А я думал про золото. Они все, робята мои: сломаем да сломаем коробку. Что та- м ака? Может, планты, а то брульянты. Сломали, а там тю-тю. Пусто. Карточки лентой связаны да писанина. И все не по-нашему. Карточек страсть была. Кони. Собаки. Мужик с усами. Важной такой. С ордена­ ми. Д е т в а все порастащила, поразорвала. Д евка на коне одна о ст ал а с ь . Слышь-ка, а ты до тонкости по-ихнему знаешь? Прочитал-то все ли? —