Сибирские огни, 1976, №2

тали куры, картаво переговаривались индюки. В холодном отсеке поме­ шались клетки с кроликами, загон для овец и телят, там же, в особом приделе, хрумкал сеном лохматый битюг-мерин. Вечерами возле крыль­ ца начинали гагакать гуси, вернувшиеся из степи. И пчел Филимоныч держал: вместе с колхозными ульями стояло в березняке полтора десятка и его колодок. Обширным своим хозяйством Филимоныч гордился, объясняя, что живет в Графском ради «приволья», то есть ради скотины, которую вы­ кармливает в город, где у него четверо взрослых сыновей и две з а м уж ­ ние дочери: шесть семейств. Дважды в год на «москвичах» и « запорож ­ цах», само свалах и мотоциклах в Графское на езжа ет «армия Гудериана», как шутит сам Филимоныч, весь его «к а гал »: дети, снохи, зятья, свекры и свекрови, внуки и внучки. Привозили к «дедуле на природу» уже и пра­ внуков. Мужчины, навалившись дружной ватагой, за день вспахивали, засаживали картошкой четыре загона, а на другой-день, нагрузив кузо­ ва прошлогодним урожаем, «колонна» укатывала в город: на б а зар е к ар ­ тошка — два рубля ведерко. Осенью нашествие повторялось — уборка, засыпка урожая в погреба, и по первым морозам надо было прибрать и разделить, что выросло, выкормилось под надзором Филимоныча. Р у ­ били гусей, уток, резали хряков-подсвинков, кололи бычков-двухлеток, нагулявших на степном приволье пахучие шашлыки и бифштексы. О конном заводе, о Графском и его обитателях Филимоныч больше ничего не знал или не хотел рассказывать. О чем бы ни зашла речь, ж а д ­ ный старик упрямо сворачивал на «щупу», просил до стать ее. По заре з требовалась ему эта проклятая «щупа»! Так бы, наверное, Терехов ничего и не узнал о Лизе, если бы не по­ мог случай. Однажды завернула к Филимонычу автолавка. Терехов ку­ пил две бутылки портвейна «червоне», консервы «к амб ал а в томате» и угостил старика. Тогда-то он и сообщил про шкатулку и письмо, что л е ­ жали у него в сундуке. Захмелев, Филимоныч снова начал бубнить про закопанное золото. — на кой черт глупому старику золото? — и вдруг, значительно поогля- дывавшнсь, с опасливым прищуром спросил, не умеет ли Терехов читать ло-иностранному. — Умею немного. Филимоныч колюче окинул его: не обманет ли? — поднялся с сун ­ дука, на котором сидел, долго ворочался в его внутренностях, унырнув туда с головой. Наконец, вытащил что-то завернутое в платок, зубами развязал узел, и вдруг в грязных руках с негнущимися пальцами з а п о ­ лыхала инкрустированная слоновой костью, серебряной вязью, перла­ мутром шкатулка-ларчик. Крышка ларчика была р азломана, шарниры болтались, кто-то, видимо, вскрывая ее, поработал стамеской и молотком. Прячась от Терехова, Филимоныч тайно посопел над шкатулкой, по­ том вынул исписанные красными чернилами листки. — Почитай, тутока, ежели кумекаешь,— попросил он,— Может, про золото что сказано, где зарыто. Планты, может, описаны. А я тебе — пя­ терку. За труд как бы... Письмо, датированное октябрем восемнадцатого года, было послано отцу Лизы, Дмитрию Ивановичу, из Самары . Каким чудом дошло, до ­ бралось оно в те тревожные годы до Графского?.. «Мон дорогой, мой единственный, да сохранит вас провидение' — ровном французской прописью начиналось письмо— Знаю, за многие- многие версты сердцем дочерним слышу, как вам трудно, одиноко, боль­ но. Ьедныи мой! Золотой мой! Сколько страданий, ночей бессонных вы­ пало вам, ивош сем виновата я, я, я! Это я оставила вас без поддержки,